Газета «Християнин» (Украина, Херсонская область, г. Новая Каховка) приветствует Вас! На этом небольшом сайте вы можете прочитать все статьи из нашей газеты, а так же скачать её электронную версию. >>Читать последний номер<< >>Скачать календарь на 2022 год<<

И их светильники угасли (Рассказ Д.Ф. Лавгрена)

Рассказ Д.Ф. Лавгрена печатается в сокращении. Это история небольшого норвежского города перед вторым пришествием Христа.

Праздничное новогоднее собрание в просторном помещении церкви подходило к концу и настало время, когда желающие могли засвидетельствовать о своей вере. Из рядов слушателей вышел мужчина и неторопливо прошел вперед. По рядам пронесся легкий шепот: «Лодочник!»

Несколько мужчин средних лет беспокойно переглянулись, казалось, будто они хотели выйти, но что-то удерживало их. Другие наклонились вперед и напряженно следили за каждым шагом идущего вперед мужчины. Руководящие братья, сидевшие на возвышении, растерянно посмотрели друг на друга. Но пастор кивнул, как бы говоря: «Пусть говорит!»

Возраст мужчины, идущего к кафедре, было трудно определить. Возможно, этому мешали очень живые глаза, изнутри горевшие огнем. Он был среднего роста и хрупкого телосложения, но вся его фигура говорила о сноровке и силе здорового человека.

Поднимаясь по ступенькам к кафедре, он ни на мгновение не отрывал взгляда от раскрытой Библии, которую держал в руках. Одно место так захватило его, что он не замечал ничего вокруг.

Еще не достигнув кафедры, он начал говорить. Голос у него был негромкий, но он проникал в самые дальние уголки помещения.

Обговорил так, как будто ему необходимо было что-то рассказать, не обращаясь при этом ни к кому лично.

И все же все слушатели заинтересовались тем, что он говорил. Некоторые с жадностью ловили каждое его слово, другие снисходительно улыбались, но слушали с любопытством.

Мужчина за кафедрой выглядел так, будто он получил откровение, но его слова были удивительно точно направлены на житейские будни.

– «Се, стою у двери и стучу!» – Можно ли себе вообразить, что есть такое помещение, которое остается закрытым для Иисуса?

Его слова по сути не были вопросом, выражая только большое удивление. И всем слушателям казалось, что они еще никогда не видели более странной картины: Иисус за дверью!

Ведь Он должен быть внутри! Он должен полностью наполнить сердце человеческое так, чтобы не осталось места ни для чего другого! Но вместо этого Он стоит на улице, не имея родины, осмеянный, изгнанный!

– Так было уже, когда Иисус в первый раз пришел на землю. Для Него не было места в гостинице. Это не было злым умыслом, что люди послали Его в сарай. У них действительно не осталось другого места. Вдумайтесь, какая это милость, что Он останавливается!

– Да, ведь Он мог бы уйти, не так ли? Он мог бы оставить тебя, грешника! Мог бы отвернуться от тебя! Но Он все еще стоит на улице и надеется, что ты дашь Ему место в своем сердце. Он стоит снаружи! Ты слышишь, как Он стучит? Открой Ему дверь! Впусти Его!

Один пожилой мужчина привстал со своего места и слушал с открытым ртом. Некоторые молодые люди смотрели на говорящего сияющими глазами.

Ничего в голосе лодочника не выдавало его внутреннего волнения, когда он продолжал:

– Он стоит за дверью, которую когда-то закрыл за Собой. Как получилось, что Ему пришлось выйти? Наверное, этому сердцу пришлось вместить так много, что для Господа в нем не осталось места. Его вытеснили оттуда. Сердце предпочло предоставить место другим вещам. Сердце, в котором совсем нет места для Него!

Трудно было оставаться спокойным при этих словах. На многих лицах читалось неприятие, как будто они противились жалу, проникающему в их совесть. Другие откинулись назад на своих местах, демонстрируя беспечность, но все же их напряженная поза показывала, что они не желали пропустить ни единого слова.

– Но что заняло Его место? Тайный грех? Тщеславие? Твоя работа? Другой человек? Твоя возлюбленная? Может быть, ты отступник, и никто не знает об этом, кроме тебя и Господа? Так слушай: это ты тот, который выгнал Его! Он стоит снаружи на ступеньках. Дальше ты не смог Его изгнать. Он стоит там и хочет снова подарить тебе потерянный мир!

Лингейд, сделал короткую паузу.

– Но человек, к которому стучится Христос, наполнил свое сердце своим собственным христианством. Сердце полно христианством, – а Христос на улице! Понимаете ли вы это?

Пастор наклонился к сидящему рядом брату и шепнул ему на ухо: «Бакке, мне кажется, он слишком многословен».

Но Бакке энергично покачал головой. Нет, пусть он дальше говорит

– Этот человек считал себя богатым, – с неизменной настойчивостью голос говорящего проникал в сердце слушателей, – но Иисус назвал его бедным и нищим. Этот человек мог представить дела, способности и христианское участие, но ему не хватало жизни, так как Жизнь стояла на улице, за дверью. Мой друг, это плохой обмен – живого Господа Иисуса Христа отдать за мертвое христианство. Я спрашиваю себя, не сидит ли церковь...

Пастор безотрывно смотрел на говорящего, а вся церковь застыла в напряжении.

– Не сидит ли церковь здесь внутри, в то время как Иисус стоит за дверью? Слушайте! Иисус перед дверью Своей собственной Церкви! Он не может проникнуть туда из-за мертвого христианства.

Слова лодочника не содержали ни малейшей иронии, указывая исключительно на ужасную опасность, и большая часть слушателей ясно понимала, как бедна та церковь, за дверью которой стоит Иисус, церковь, в которой для Него нет места. И совсем неудивительно, что Иисус сказал, что такой человек и такая церковь бедна и нища.

– А как обстоит дело с нашей церковью? У нас самая большая церковь в городке, о чем мы говорим не без гордости. Наш хор знаменит далеко вокруг наши кружки отлично организованы. Мы имеем все самое большое – самое большое и красивое здание, общину, орган, детское богослужение. У нас также лучшие проповедники, порядок. Вспомните, как это похоже на заявление: «Я богат и ни в чем не имею нужды». Но что говорит на это Иисус?

Некоторые из руководящих заерзали на своих местах. Было слышно, как в сборниках песен шуршали переворачиваемые страницы. Многие с нетерпением поглядывали на часы.

– Мы имеем правильное учение, – продолжал говорящий. – Наши догмы выстроены логично, как жемчужины в цепи, и это хорошо. Но какое место во всем этом занимает Иисус Своей жизнью и любовью? Что Он говорит на это? Может, страдальческое, беспомощное: «Се, стою у двери и стучу. Я стою снаружи!»?

– Посмотрите, какое место занимают организованные мероприятия в жизни нашей и других церквей: у нас обоюдная конкуренция, как в деловом мире. Наши церкви захватило христианское производство. Где при всем этом место для Иисуса? Стоит Он...

Тут кто-то начал петь.

Многие вздрогнули от неожиданности и оглянулись по сторонам. Начатую песню подхватил еще один голос, потом еще и еще.

Лодочник беспомощно и удивленно оглядывал собравшихся. Огонь в его глазах потух. Он покраснел. Руки его дрожали, когда он провел ими по лбу. Неуверенными шагами, склонив голову, он спустился с возвышения и пошел на свое место.

Когда был пропет последний куплет, наступила гнетущая тишина.

Но тут пастор нашел выход из сложной ситуации.

– Я думаю, что под конец хористы споют нам что-то прекрасное. – Он вопросительно посмотрел на регента.

Тот поднялся, ища глазами среди множества слушателей своих певцов.

– Да, мы сможем!

По рядам хористов пробежало название гимна. Регент взмахнул палочкой, и хор полной грудью запел аллилуйя Агнцу, Который понес на Себе грехи всего мира.

* * *

Через несколько дней Лингейда посетили пастор Борнас и Бекке.

– Гм... мы пришли по поводу случившегося в воскресенье.

Пастор сделал серьезное лицо и наклонился вперед, глядя на Лингейда твердым взглядом.

– Хорошо, – сказал лодочник.

– Разумеется, такое не должно больше повториться!

– Рад слышать это! А то я уж подумал, что это случилось с твоего одобрения.

Пастору стало ясно, что Лингейд неправильно понял его и поэтому он быстро повторил:

– Нет, речь идет о тебе. Я не одобряю твою проповедь.

– И то, что меня остановили пением?

– Гм! – Борнас помедлил несколько секунд и с твердостью в голосе сказал: – Ты ничего лучшего и не заслужил!

Лингейд задумался. Бакке видел, что внутри него идет борьба.

– А если бы тебя остановили пением? – Спокойно произнесенный вопрос подействовал, как шило, которое медленно толкают в живое мясо.

– Что? – Борнас рывком выпрямился. Эта мысль была непостижима.

– Если бы ты был на моем месте? – Пастор коротко рассмеялся. Он снова обрел твердую почву под ногами.

– Ну, я думаю, что я замкнулся бы в себе.

– Возможно! Но я – мне показалось, как будто меня распинают...

– Лингейд! – прервал его пастор. – Это слишком дерзкое сравнение!

– Мне казалось, что меня распинают, – повторил лодочник, – как будто меня раздетым повесили между небом и землею.

Борнас посмотрел на Бакке, ища у него помощи. Но Бакке твердо ответил:

– Я благодарю своего Творца, что этого не случилось со мной. Это должно быть ужасно – быть распятым своими же братьями.

– Своими же братьями, Бакке?

– Да, теми, которых бы очень хотелось спасти. Борнас ничего не мог понять. – Ты говоришь об Иисусе? – спросил он. – Да, об Иисусе и Лингейде.

Лодочник закрыл лицо руками.

– Бакке, ты не должен так говорить, – попросил Лингейд, – но я благодарю тебя за твое расположение.

– Я думал, что мы с тобой единодушны в этом вопросе, – сказал пастор, обращаясь к Бакке.

– Разве я давал тебе повод так думать?

– Нет, но... – Смущенная пауза. – Скажите, что вы, собственно, хотите?

– спросил Лингейд.

– Я уже не могу точно сказать, – ответил Борнас, бросая укоризненный взгляд на Бакке. – Может быть, это только мое мнение по поводу случившегося. Но ты должен прекратить то и дело провоцировать церковь!

– Провоцировать?

– Да, это слово означает...

– Я знаю его значение, – сказал Лингейд. – Я только не понимаю, насколько, каким образом...

– Да твои замечания – это вызов совету церкви, проповедникам, хору и отдельным членам. Ты слишком усложняешь Слово Божье и учишь христианству, которое не может существовать в наше время. И к тому же ты делаешь это ненадлежащим образом и сеешь недовольство в наших рядах.

– Неужели это так ужасно? Разве Слово Божье опасно?

– Слово Божье там и Слово Божье здесь, – сказал Борнас недовольно. – Ты применяешь Слово Божье к одежде людей, к их пище и к их окружению, к их делам...

– К их покаянию, – сказал Лингейд.

– Да, правильно! Но если оно не идет по обычной схеме, то ты не веришь в покаяние. Об этом ты и говоришь с кафедры. И в результате – многие наши молодые члены становятся беспокойными.

– Неужели, правда? – радостно воскликнул лодочник.

– Было бы лучше, если бы ты не радовался этому, – возмутился Борнас. – Ты сердишь людей и отягчаешь их совесть! Мы недавно приняли молодежь и привлекаем их в наши рабочие кружки, чтобы найти возможность привести их ко Христу. А тебе это не подходит.

– Нет большей опасности, чем…

– Продолжай, – сказал Борнас.

– Нет большей опасности, чем смешивать покаяние и служение, – закончил Лингейд. Бакке молча кивнул.

– Это теории, которые бы ты лучше оставил при себе, – Ответ пастора звучал немного приветливее.

– У меня нет никакого желания, чтобы меня еще раз распяли, но в остальном...

– Итак, Лингейд! Ты должен понять, что все это прибавляет мне много работы. Некоторые члены церкви дали мне понять, что, если их не оставят в покое, они оставят церковь – так они выражаются. А этого мы не можем позволить себе...

Тут в дверях появилась фрау Лингейд и пригласила всех ужинать.

У пастора Борнаса был хороший организаторский талант, и к тому же он считал себя неплохим проповедником. Руководство церквей обратило внимание на его административные способности и доверило ему высшие посты. Уже много лет он был председателем объединения. Это доставляло ему много хлопот, но приносило и много радости. Он получал много приглашений от других церквей, но считал, что действует по воле Божьей, оставаясь в своей церкви, особенно, если принимать во внимание воспитание своих детей.

Если бы основатели церкви знали, какие методы и средства применялись, чтобы вызвать рост церкви! «Но ведь они были дети своего времени и не знали ничего лучшего», – думал Борнас. Слава Богу, церковь шла в ногу со временем, хотя и была немного тяжелой на подъем. Только Лингейд и его союзники слишком поздно пришли в мир. Они бы хорошо подошли к временам отцов церкви.

Христианство имело раньше мрачную окраску. Сегодня она была светлее, свободнее и великодушнее. Например, воскресенье отцов было тихим, если не сказать – скучным днем с богослужением и покоем. Сегодня воскресенье для молодежи – веселый и радостный день. И это касается не только воскресенья, так обстоит дело почти со всеми вещами. Ах, насколько это прекраснее – применять свою силу и продвигать дело, чем извлекать жизнь из савана стариков.

Борнас всегда придавал значение пробуждению. Пробуждение должно быть иногда, чтобы жизнь церкви расцветала. Поэтому он всегда искал евангелистов, так как сам не имел этой способности. Его обвиняли в том, что он «делает пробуждение», как коммерсант действует по своей специальности, чтобы его предприятие расцвело. Но служитель Господа должен с терпением принимать такие обвинения!

Самой большой проблемой времени, без сомнения, является молодежь. Ее нужно привлечь и заинтересовать. Что за церковь без молодежи? В его церкви много молодых. Но при этом с кафедры не говорят постоянно о грехе, как это было принято раньше.

Милые мальчики и девочки! Это оттолкнуло бы их. Такое глубокое осознание грехов для них вообще не нужно, ведь они такие безобидные! Старики требовали от них, чтобы они плакали и вздыхали под бременем грехов, а потом должны были ликовать о спасении! Но наше культурное время поставило заслон сильным взрывам чувств. Христианство приняло более трезвый характер, во всяком случае в отношении осознания грехов! Может, молодежь сейчас лучше, чем раньше. Во всяком случае, он, Борнас, не будет выгонять их из церкви своими преувеличенными требованиями.

Да, надо быть снисходительным к молодежи, тогда дело пойдет. Особенно нужно следить за тем, чтобы они не скучали. Они же ищут именно того, что их ободряет. Что может быть естественней, если церковь идет навстречу их здоровым желаниям? Для пользы Царства Божьего надо придумывать игры и развлечения и этим призывать молодежь в церковь. Можно ли ожидать, чтобы жизнь молодых людей была заполнена только духовными вещами?..

Он много думал об основании нескольких гимнастических кружков и о том, чтобы раз в неделю устраивать вечер, где можно выпить чашку кофе, что-то прочитать и поиграть в игры. А в конце все это можно даже закончить коротким собранием.

Так Борнас думал и говорил дома, где его жена во всем поддерживала его. И взрослые дети радовались своему либеральному и понятливому отцу. Они принимали участие в работе церкви, они сказали «да» Иисусу...

* * *

Только вот Лингейд и портил всю картину свободной современной церкви. А теперь еще и почтовый работник Клас Бакке. Опытный, спокойный, солидный мужчина попал под влияние Лингейда.

* * *

Стоял конец июля. Лингейда и Бакке со своими женами сидели в субботу после обеда на маленьком острове на фьорде.

– Я никогда не думал, что этот вопрос может быть таким серьезным, – сказал Клас Бакке.

– Выйти, – коротко произнесла фрау Бакке.

Лингейд стал серьезным, и все с ожиданием посмотрели на него.

– Отделение – это не всегда верный выход, – задумчиво сказал он. – Многих детей Божьих семнадцать столетий вынуждали к выходу силой или их совесть не позволяла им остаться. Но это не всегда было правильно.

– Но что же тогда правильно? – Спросил Бакке.

– Выйти должны, естественно, безбожники!

– Но они же не делают этого!

– Нет, и поэтому Бог повелел, чтобы их отлучали.

– Это звучит так грубо, – заметила тихо фрау Лингейд.

– Да, именно! Это и имели в виду церкви, духовенство и пресвитеры. Они хотели быть приветливее, чем Бог, и они оставляли расти сорняки, так что они под конец заглушили добрый посев. Были времена, когда Божье поле заросло сорняками. Кое-где оставалось очень мало живых христиан. Они вышли и образовали новое вероучение. Они стали протестантами, они протестовали против морального разложения церкви. Но, когда рождалась новая чистая церковь, старая история начиналась сначала. Проходило время, и сорняки опять шли в рост.

Лингейд разгорячился. Бакке задумчиво смотрел вдаль. Потом он спросил:

– Но почему так было?

Не отвечая прямо на вопрос, Лингейд сказал:

– Богдан нам одно средство, чтобы сохранить церковь здоровой.

– Ты имеешь в виду церковную дисциплину?

– Да. Она относится к оздоровительным средствам Божьим.

Бакке непонимающе посмотрел на него.

– К оздоровительным средствам Божьим?

– Да, именно так. Мы привыкли думать, что церковная дисциплина – это средство, чтобы отторгать от нас людей. Но со стороны Божьей она предусмотрена как средство, чтобы спасать души, сохранить церковь...

– Извини, Лингейд! Ты говоришь – сохранить?

– Да, потому что человек, который остается в грехе, погибнет. И церковь, которая терпит грех, также погибнет. Для этого Бог и дал нам церковную дисциплину – как очищающее средство. Недостаток дисциплины или ее неправильное применение приводит к обмирщению церкви.

– Но у нас же есть церковная дисциплина, Лингейд!

– Да! На бумаге! Но результат церковной дисциплины, которую мы практикуем, говорит совсем о другом. На дереве нашей церкви полно сухих веток. В церкви беспрепятственно находятся люди, живущие в грехах. Мирское и номинальное христианство захватывает ее огромными темпами, а церковный совет не препятствует этому...

* * *

На фоне всех этих событий в церкви полным ходом шла подготовка к празднику – все готовились отметить юбилей – 50-летие церкви – и с нетерпением ждали его. А посеянное Лингейдом готово было взойти, хотя росток еще не пробил твердую почву. Но почва многих сердец была готова... К сожалению, были и те, кто продолжал вести борьбу против лодочника. Борнас переживал, что бы не произошло разделения. Сплоченность и единодушие являются условием для благополучия церкви. Мир – любой ценой! В церкви происходило брожение. Лингейд сравнивал это состояние с дышащим вулканом перед его извержением. Он ходил в напряженном ожидании взрыва. Может, перед праздником или раньше?

* * *

И вот пришел этот большой день – пятидесятилетний юбилей церкви.

Хотя раздали ограниченное число приглашений, оказалось, что церковь будет переполнена. Двери не закрывались, в нее вливался нескончаемый поток празднично одетых людей. У распорядителей было много работы, чтобы всем пришедшим дать место. В гардеробе было тесно.

Праздничное настроение объединяло публику, наполнявшую церковь. В собрании царило оживление. Люди улыбались, встречаясь взглядами со знакомыми, пожимали друг другу руки и обменивались приветливыми словами. Все, сидящие на одной скамейке, с готовностью сдвигались, чтобы каждый имел место. Везде слышались тихие разговоры, прерываемые иногда громкими возгласами восхищения по поводу красивого убранства церкви. Но среди жизнерадостных лиц было много и таких, которые выглядели очень серьезно, – целые группы таких лиц. Неосознанно вся церковь разделилась на разные группы. Здесь в миниатюре было проиллюстрировано вечное разделение духов. Свободный сидел рядом со свободным, несвободный – рядом с несвободным.

Но можно было видеть, что несвободные создавали впечатление свободных. Поистине свободные печалились о падении Израиля, поэтому своими серьезными лицами они выглядели несвободными.

Постепенно собрание успокоилось, только иногда появлялся опоздавший участник.

Глаза Борнаса сияли вдохновением, когда он окинул взглядом приглашенных пасторов с женами, как будто он хотел сказать: «Ну, видите? У нас действительно есть что показать!» После этого величественно зазвучал хорал, который пела община. Председатель подготовительного комитета взял на себя руководство праздником. Он сказал приятную приветственную речь. Короткая молитва.

Оркестр сыграл несколько произведений, и Борнас вступил на кафедру.

Ему тоже удалось взять нужный тон – благородный, который как нельзя лучше подходил к такому торжественному событию. Он сделал обзор развития церкви в прошедшие пятьдесят лет. Борнас был взволнован. Большой успех церкви очень радует. Он благодарен, что мог послужить и что-то сделать для хорошего результата. Но это никогда бы не получилось, если бы не определенные объединения, созданные в церкви, которые охотно внесли свой вклад. Борнас полными горстями рассыпал благоухание. Чем больше он сжигал курения, тем сильнее благоухала его собственная персона. Но, прежде всего, слава Богу. Собственно, это была благодарность Богу за то, что Он так возвеличил и сделал прекрасными их церковь и их объединение вместе с их председателем.

Его проникновенная речь вызвала слезы на глазах многих членов церкви. Да, это было что-то великое – быть членом такой церкви.

После речи исполнили кантату. Царила беззвучная тишина, когда закончили произведение. Затем грянули аплодисменты.

Председатель подготовительного комитета, который в то же время был членом церковного совета, снова взял слово. Он хотел сделать краткий исторический обзор развития церкви. Прочитал имена пасторов, которые до сих пор трудились в церкви, и назвал значительные события в период их служения. «Сегодня церковь, – здесь он повернулся к темному полотну за спиной, – откроет хорошо нарисованный портрет нашего любимого пастора, и этим мы, собственно, чествуем весь ряд пасторов».

Он потянул за шнур – и тут на стене появилось улыбающееся красивое лицо Борнаса. Послышались восхищенные возгласы. Грянули бурные аплодисменты. Борнас беспрестанно кланялся. Теперь председательствующий воздавал честь всем рабочим кружкам церкви. Это было запланированным эффектом, что церковный хор он назвал последним. Потому что после того, как он перечислил всех, тогда, как и было предусмотрено, хор поднялся, чтобы петь.

Высокий лысоватый регент занял свое место, когда члены хора еще беспокойно толпились вокруг него. Он подал тон – едва слышимое «ла-ла-ла». Он поднял палочку. Хор напряженно ждал. Он сделал движение палочкой. Но тут...

Регент резко взмахнул палочкой, но хор не издавал ни звука. Слышен был только звук дыхания людей.

Больше половины хора не было на месте!

Тишина этого мгновения была ужасной. Она давила. Тишина, которая могла убить.

Но только одно мгновение...

– Неужели я сошел с ума! – вскричал регент. Этот голос был очень похож на голос сумасшедшего. И другой такой же голос дал ему ответ:

– Нет, ты не сошел с ума, ты погиб! Этот другой голос жутко рассмеялся и воскликнул:

– Посмотрите на них – это неразумные девы! – Он показал вниз на церковь трясущимся пальцем.

– Лингейд, Лингейд! – звал регент жалобно.

Но не было никакого ответа, и нигде не видно было детей.

«Ибо, как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, – так будет и пришествие Сына Человеческого; тогда будут двое на поле: один берется, а другой оставляется; две мелющие в жерновах: одна берется, а другая оставляется. Итак, бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш придет» (Матф. 24, 38-42).