Авторские права
Все авторские права на статьи принадлежат газете «Христианин».
При любом использовании материалов сайта, ссылка на christianin.net.ru обязательна.
Редакция не всегда разделяет мнения авторов материалов.
|
|
Григорий Савич Сковорода (малоизвестные детали из жизни и творчества писателя)
03.12.1722 – 29.10.1794
3 декабря 2012 года исполнилось 290 лет со дня рождения Григория Сковороды. И хоть, может быть, не совсем «круглая» дата, но все же...
Как-то мне во время подготовки к кандидатскому экзамену по философии случилось познакомиться с биографией и творчеством этого удивительного человека. Обычно его считают философом, но, узнав многие факты из его жизни и сущность произведений, можно с уверенностью сказать, что это был настоящий христианин. Поэтому, хочу представить некоторые малоизвестные детали из его жизни и творчества. Возможно, этот материал будет полезен и Вам, дорогой читатель. Григорий Савич Сковорода родился 3 декабря 1722 года в селе Чернухи Лубенского округа Киевского наместничества (ныне Полтавщина) в небогатой казацкой семье, которая отличалась честностью, гостеприимством, набожностью и миролюбием в своей местности. Уже в семилетнем возрасте у Григория были замечены склонности к богопочитанию, музыке и разным наукам. В церковь ходил он охотно, пел на клиросе. Его любимым пением были слова Иоанна Дамаскина о твердости и непоколебимости троих друзей Седраха, Месаха и Авденаго. Характерно, что эти слова стали, таким себе, девизом жизни Сковороды. После сельской школы двенадцатилетнего Григория отдано в Киево-Могилянскую академию, где тот сразу занял первое место во всем. В те времена царствовала императрица Елизавета, которая любила музыку и пение. Благодаря своим способностям к музыке и приятному голосу, Сковорода был выбран в придворную капеллу. Двадцатилетний юноша попал в атмосферу пышной и веселой придворной жизни, о которой помещики и князья только мечтали. Но вереницы шумных празднеств не вскружили ему голову, и при первом путешествии Елизаветы в Киев он увольняется по собственному побуждению в чине придворного уставщика и продолжает учебу в Академии, изучая еврейский, греческий, латинский языки, философию, метафизику, математику, историю и богословие. В это время один киевский архиерей пожелал посвятить Григория в священники, который на тот момент находился в мучительных поисках и тяжелом душевном состоянии. Пришлось хитрить. Сковорода прикинулся сумасбродным, изменил голос, начал заикаться. За это его исключили как неспособного к духовным знаниям. После этого ему выпала возможность отправиться в Венгрию певцом для тамошней греко-русской церкви под покровительством генерал-майора Вишневского. Но Григорий с позволения генерала начинает «истинно философски» (то есть пешком) путешествовать по Европе, чтобы ближе познакомится с людьми, учеными и знаниями того времени, а также послушать лекций в разных университетах. Однако и здесь, в развитой Европе, он не находит того, что ищет его душа. На той момент Сковорода исправно владел латинским, немецким, эллинским, греческим и еврейским языками, что позволяло изучить много литературы. Позже он увлекся Библией, которую читал на еврейском, а Новый Завет в оригинале на греческом. «Истинно добрый человек, т.е. христианин, реже встречается, чем белый ворон». Г. Сковорода.
Неопределенность Обогатившись необходимым знанием, Сковорода в 1753 году пожелал вернуться на родину. Придя в родное село, он узнал, что все его родные умерли, кроме одного брата, местопребывание которого было ему неизвестно. Из-за этого Григорий с пустыми карманами направился пешком в Харьков, переходя от одного знакомого к другому. Скоро освободилось место учителя поэзии в Переяславе, куда был приглашен Сковорода местным епископом. Там он написал на основании своих знаний «Рассуждение о поэзии и руководство к искусству оной», что превосходили в простоте, точности и новизне существующие учения. Однако епископ эти рассуждения забраковал и потребовал письменное пояснение, что Сковорода и сделал, добавив в конце латинскую поговорку: «Одно дело пастырский жезл, а иное – пастушья свирель». Скоро его выгнали из училища по заключению епископа: творит гордыню. Далее целый год он работал учителем сына знаменитого дворянина Степана Томары в селе Каврай. Потом в 1755 году ему выпала возможность поехать с Калиграфом, который отправлялся в Московскую академию проповедником, в Москву, а оттуда – в Троицко-Сергиеву лавру, где был тогда наместником Кирилл. Последний старался уговорить Сковороду остаться в лавре, но он почему-то все оставляет и возвращается в Переяслав. Там Степан Томара еле уговорил Григория Савича снова стать учителем его сына. Очутившись опять в селе, в свободное от работы время или поутру он часто уединялся в полях, рощах, садах, сосредоточиваясь в поисках истины и на решении мучительных внутренних вопросов. А что же было в душе Сковороды? Об этом говорят его сочинения, исполненные болью, слезами и печалью:
Кто мне даст слез, кто даст мне ныне дождевны. Кто мне даст моря? Кто даст мне реки плачевны? Да грех рыдаю в слезах неисходных не почивши. Иссушил очи адский грехов моих пламень, Сердце ожесточенно, как адамант камень.
В 1757 году пишет первый сборник стихов «Сад божественных песен, прозябший из зерен Священного Писания». В его сочинениях все чаще появляются прообразы из Библии. То он просить убить собственную злую волю, телесный дух и желания, то просит Иисуса быть берегом для его корабля, укротить бурю и спасти, как Петра, то жаждет к потоку, как африканский олень, и изображает свое состояние, как тугу Христа в Гефсиманском саду, то просит воскресить мертвость его духа, как Лазаря.
Веди меня с Тобою в горний путь на крест. Рад я жить над горою, брошу долню перст... Сраспни мое тело, спри гвозди на крест, Пусть буду аз вне не целой, дабы внутрь воскрес. Пусть внешний мой иссохнет. Да новый внутрь цветет; се смерть животна.
Читая эти строки, чувствуешь, что Сковорода понял причину своих душевных переживаний, и что путь выхода из такого состояния это – Голгофа! Такие слова может написать человек, который видит безысходность своего положения и хочет обрести прощение грехов. Обратите внимание на то, что никакого проповедника рядом не было. Единственным источником таких мыслей была Библия. Григорий Савич не обращается к священнику, не стает монахом, он идет на Голгофу. И как он после этого преображается! Грозы и бури проходят, в душе Сковороды наступает тишина и лазурь.
Прошли облака. Радостна дуга сияет. Прошла вся тоска. Свет наш блистает. Веселие сердечное есть чистый свет вёдра. Если миновал мрак и шум мирского ветра. О прелестный мир! Ты мне океан, пучина, Ты мрак, облако, вихрь, тоска, кручина. Се радуга прекрасная мне вёдро блистает. Сердечная голубочка мне мир вещает. Прощай о печаль! Прощай, прощай, зла утроба! Я на ноги встал, воскрес от гроба. О отрасле Давидовска! Ты брег мне и Кифа, Ты радуга, жизнь, вёдро мне, свет, мир, олива!
Когда впоследствии харьковский губернатор Щербинин спросил у Сковороды, почему он «не возьмет себе никакого известного состояния», Сковорода ответил: – Милостивый государь! Свет подобен театру. Чтобы представить в театре игру с успехом и похвалою, берут роли по способностям... Я долго рассуждал о сем по многом испытании себя увидел, что не могу представить на театре света никакого лица удачно, кроме низкого, простого, беспечного, уединенного: я сию роль выбрал, взял и доволен... Нам точно неизвестно когда и как произошло его обращение к Богу, но в последующих его письменах и делах оно ярко проявляется. «Благословен Господь, сделавший всё трудное ненужным и всё нужное нетрудным!» Г. Сковорода.
Жизненноважное решение Как-то в полночь 24 ноября 1758 года в селе Каврай Сковороде приснилось, будто он рассматривает эпизоды жизни различных людей. В одном месте, царских чертогах, он увидел наряды, музыку, пляски... Оттуда он пошел к простому народу, где такое же происходило: люди ходили по улицам шумя, веселясь, шатаясь. Наконец он вошел в обширный и прекрасный храм. Однако и тут не обошлось без неприятного: сребролюбие и самого священника не миновало, мясные обеды по соседству с храмом... Этот сон устрашил его. Не выбрав ничего из показанного во сне. Сковорода положил твердо на сердце обогатить свою жизнь воздержанием, целомудрием, смирением, трудолюбием, терпением, простотою нравов и чистосердечием. В 1758 году в Белгород прибыл на епископский престол Иоасаф Миткевич. Он пригласил к сотрудничеству игумена Гервасия Якубовича. Тот, видя ревность Иоасафа к наукам, предложил ему Сковороду. Епископ вызвал его к себе и он принял должность учителя поэзии в харьковском училище в 1759 году. Скоро Григорий Савич обратил на себя внимание всего тамошнего общества. Он одевался пристойно просто; в пищу к вечеру употреблял зелень, плоды и молочные продукты; мяса и рыбы не вкушал не по суеверию, но по внутреннему расположению. Для сна отводил не более четырех часов в сутки, вставал до зари и, когда позволяла погода, всегда ходил пешком за город прогуливаться на чистый воздух и в сады; всегда был весел, бодр, воздержан, целомудрен и всем доволен. Посещал больных, утешал печальных, разделял последнее с неимущими. Прошел год условленного срока и Сковорода приехал к Иоасафу. Епископ, желая удержать его подольше, поручил Гервасию уговаривать его принять монашество, обещая довести очень быстро до самого высокого сана. Гервасий начал рисовать Григорию выгоду от такого поступка в виде чести, славы, изобилия, почтения и просто «счастливой жизни». Он, выслушав его, сказал: «Разве вы хотите, чтобы и я умножил число фарисеев? Ешьте жирно, пейте сладко, одевайтесь мягко и монашествуйте, а Сковорода полагает монашество в жизни нестяжательной, малодовольстве, воздержанности, в лишении всего ненужного, дабы приобрести всенужнейшее в отвержении всех прихотей, дабы сохранить себя самого в целости, в обузданий самолюбия, дабы удобнее выполнить заповедь любви к ближнему, в искании славы Божией, а не славы человеческой». Гервасий убеждал его милостью архиерея, своею дружбой, пользою для церкви, но твердый духом Сковорода попросил благословения, и тот отпустил его с досадой. Почему он отклонял такие предложения? Потому, что Сковорода видел упадок и вырождение в тогдашнем христианстве: «Мы отродились от древних христианских предков, пред которых блаженными очима истина Господня от земли возведена и сила светлого воскресения от гроба воздвигнутая в полном своем сиянии блистала». Его враждебно настраивало монашество и православие из-за своего иерархического строя и догматизма: «Риза, риза! Коль не многих ты опреподобила! Коль многих окаянствовала!» Как-то в очередной раз ему предложили оставить свой образ жизни: – Хватит бродить по свету! Время пристать в гавань, нам известны твои таланты. Святая Лавра примет тебя, как мать свое дитя, ты будешь столпом церкви и украшением обители. На что Сковорода ответил: – Ах, преподобные! – возразил он пылко, – Я столпотворение умножать собою не хочу, достаточно и вас, столпов неотесанных, в храме Божьем. «Избегай людей, которые, видя твои пороки и недостатки, оправдывают их или даже одобряют. Такие люди или льстецы, или трусы, или просто глупцы. От них не жди помощи ни в какой беде или несчастье». Г. Сковорода.
Дружба с Ковалинским О необыкновенной жизни Сковороды стала распространятся слава. Многие стали искать его, чтобы вступить с ним в назидательные беседы. В это время у него появляется друг-ученик – юноша Михаил Ковалинский (впоследствии основной биограф мыслителя), к которому Сковорода хотел находиться поближе. Иоасаф Миткевич, желая всячески привлечь его обратно в харьковское училище, предложил ему должность учителя, какую он пожелает. И вот Сковорода стал преподавателем синтаксиса и эллинского языка. Григорий начал часто посещать Михаила, занимаясь с ним музыкой и чтением книг, служивших поводом к разговорам. Временами в летнее время поздно вечером он с другом прогуливался за город. Иногда пел там что-либо, иногда играл на флейте. Но Сковороде мало было часто видеться со своим другом. Он присылал к нему письма почти ежедневно. Вот отрывок одного из них: «Ведь печалимся мы или смеемся, заняты серьезным делом или шутим – все делаем в Господе нашем, в котором и умираем, и живем, и т.д. Его прошу хранить тебя в целомудрии и чистоте». Он обучает Ковалинского греческому и латинскому языкам, знакомит его с разной литературой, но главное – с Библией. Когда Сковорода видел друга своего в опасности, то писал ему горячие увещания: «...О дорогой! Избегай участия в злых делах! Беги как можно дальше! Помни! Помни, ты храм Божий! Храни в целомудрии тело. Но храни раньше душу! Храни не для мира, а для Христа, Господа твоего и моего. Сохранишь, если будешь бодрствовать; будешь бодрствовать, если будешь трезвиться; трезвиться же будешь, если будешь молиться, плакать и не успокаиваться». ИЛИ ВОТ: «ТЫ стремишься к Господу! О, слаже нектара для меня эти твои слова! Наконец узнаю, что ты не из рода коршунов и хищников, а по крови из тех благородных орлов, которые любят высь и, оставив внизу летучих мышей с их мраком, устремляются к солнцу. О, если б чаще слышать от тебя такие слова!.. О, юноша достойный Христа! Ты почти исторг у меня слезы; ведь сильная радость заставляет плакать...» Сковорода говорил другу о самом заветном своем желании: «... Я пекусь о богатствах духа, о том хлебе и о той одежде, без которых нельзя войти в прекраснейший чертог небесного Жениха; все мои силы, все мое стремление я направляю сюда... Слушай же: все я оставляю и все оставил, и одного только хочу достичь во всю жизнь – это понять, что такое смерть Христа и что означает Его воскресение. Ведь никто не может восстать с Христом, если прежде с ним не умрет...» Но Михаил Ковалинский поначалу не был полностью расположенным к Сковороде. Некоторое время он избегал тесных отношений с ним, потому что чувствовал в Сковороде силу, которая должна разрушить его прежние привычные мнения. Прочие учителя внушали ему отвращение к Сковороде, запрещали иметь с ним знакомство, слушать разговоры его и даже видеться с ним. В 1763 году, размышляя о взглядах Сковороды, и будучи не совсем согласным с ними, Михаил желал, чтобы кто-либо просветил его. И тут ему снится сон: на небе от одного края до другого были написаны золотыми буквами слова по слогам «Па-мять свя-тых му-че-ни-ков А-на-ни-я, А-за-ри-я, Ми-са-и-ла». Из этих золотых слое сыпались огненные искры и падали на Григория Сковороду, который стоял на земле в виде проповедывающего Иоанна Крестителя. Ковалинский стоял близ него и некоторые искры, отлетая от Григория, падали на него и производили в нем легкость, свободу, веселость и неизъяснимое удовольствие духа. И он проснулся. Михаилу, не знавшему о любимой песне детства Сковороды, приснился сон именно о трех отроках. Ни Сковорода о любимом стихе, ни Ковалинский о сне никогда друг другу не рассказывали и не знали. Через тридцать один год, за два месяца до своей кончины, Сковорода, пересказывая ему всю свою жизнь, упомянул о том стихе, который почти всегда был у него на устах. Друг, услышав это и вспомнив сон тридцатилетней давности, удивлялся тому, что в разные года, в разных местах, то одному в уста, то другому во сне, явилась одна история, ставшая и частью жизни. Впрочем, его друг никогда ему об этом сне так и не рассказал. Встав рано, Ковалинский пересказал этот сон почтенному священнику-старцу Борису. Тот подумал и сказал: «Ах, молодой человек! Слушайтесь вы сего мужа: он послан вам от Бога быть ангелом-руководителем и наставником». И с того времени Михаил предался дружбе Григория Савича. Сковорода прожил в Харькове до 1766 г. В том же году, в харьковском училище были учреждены добавочные курсы, на которых ему поручили преподавать правила благонравия. Он охотно взялся за это дело, оговорив только, что никаких денег за эти занятия не будет брать. Ему тогда было 44 года. Тесное общение Сковороды с Богом неожиданно сказалось в решительном желании внушить харьковскому юношеству правила благонравия. Вот начало его первой лекции: «Весь мир спит, да еще не так спит, как сказано о праведнике: «аще падет, не разбиется»... Спит, глубоко протянувшись. А наставники, пасущие Израиля, не только не пробуживают, но еще поглаживают: «спи, не бойся, место хорошее, чего опасаться!»...» На такие слова епископ вознегодовал. А когда эти лекции были Сковородой записаны, их потребовали на рассмотрение, в результате которого он был изгнан. После этого он решил навсегда оставить попытки повлиять на общество посредством каких-то должностей и выбрал путь странствований и лишений, чтобы донести простому народу в чем кроется истинное счастье. «Не хочу я наук новых, кроме здравого ума, кроме умностей Христовых, в коих сладостна душа». «Не все то ад, что неприятно на вкус». «Из всех потерь – потеря времени тягчайшая». Г. Сковорода.
Страннический посох Григорий Савич в конце 60-ых годов начал странствовать и пытаться передавать всем результаты своего опыта в поисках «ангельского хлеба» и душевного покоя, не делая различия между простым народом и образованными помещиками. Он это делал в основном тремя путями: писал философские, богословские и литературные произведения (песни, стихотворения, переводы, басни-притчи), проводил обширную переписку с многочисленными друзьями и знакомыми и, наконец, устно проповедовал в живых беседах преимущественно с народом. Некоторые свои богословские произведения он написал в такой обстановке. Рабочим кабинетом ему служила хижина возле пасеки: тишина этого уголка нарушалась только гудением пчел и звуками его собственной флейты; вся его библиотека состояла из греческой или еврейской Библии и нескольких любимых книг классиков на латинском и греческом языке. Пища была простая, крестьянская. Свои рукописи Сковорода писал необычайно четким почерком, разборчивость которого почти равна печатному шрифту. Это тот странный почерк, в котором каждая буква выводилась не спеша, с любовью, с истинным долготерпением. Для чего и для кого писал Сковорода? Его произведения были неизбежным плодом огромной любви к Библии. Некоторые светские исследователи его творчества считали, что такие рассуждения добровольно читать решится разве только «библиоман». Вот что Сковорода говорит о своих отношениях с этой книгой: «Библию я начал читать около тридцати лет рождения моего, но сие прекраснейшая для меня книга утолила мою долговременную алчбу и жажду водой и хлебом, сладчайшей меда и сота Божьей правды и истины, и я чувствую к ней особливую природу. Убегал, убегаю и убежал за предводительством Господа моего всех житейских препятствий и плотских вожделений... Никогда не могу надивитися довольно пророчей премудрости. Самые праздные в ней тонкости для меня кажутся очень важными...» Библия была для него реальным воплощением божественной Премудрости: «Бедняче! Досели не знаешь, что царский врачебный дом есть святейшая Библия. Там аптека, там больница горняя и ангелы...» Человек проникает всюду: в землю, море, небеса, звезды, нашел несчётное множество миров, строит непонятные машины. Что ни день, то новые опыты и дивные изобретения. «...Боже мой! Чего мы не умеем! Чего не можем! Но то горе, что при всем том кажется, чегось великого недостает. ...Бездна душевная, видишь, оными не наполняется. Математика, медицина, физика, механика, музыка с своими сестрами, чем изобильнее их вкушаем, тем пуще палит сердце наше голод и жажда». Сковорода пришел к выводу, что заполнить пустоту в сердце может только Бог. Свои писания он не печатал. Но если бы захотел, мог бы это сделать. При жизни ни одно его сочинение не прошло через типографский станок. Сковорода не желал, чтобы его сочинения попадали в нечестивые, т.е. недостойные руки. Вот названия некоторых из его произведений: «Жена Лотова», «Начальная дверь ко христианскому добронравию», «Разговор дружеский о душевном мире», диалог «Душа и Нетленный Дух». Но все же его произведения очень быстро распространялись. Для своих наиболее близких друзей или для людей, которым он был материально обязан, Григорий сам переписывал свои произведения, другим же посылал оригиналы для переписывания. Он также писал очень много наполненных библейскими и моральными рассуждениями писем, которые никогда не были скучными. Они всегда живы, жизненны, поучительны, привлекательны и просты. В своих письмах он ободряет, утешает и вдохновенно, с большим порывом, проповедует Христа. Многие обязаны ему своим духовным возрождением. А вот еще несколько примеров его писем: «Но знай, что человек всех скотов и зверей упрямее, что, не наложив на него тяжких ран, не может иначе к Себе обратить его от мира Бог, не загремев страшным оным тайным громом: «Сауле! Сауле! что мя гониши! Адаме! Адаме! Где еси?»; «...знай, что после сих ран уродится в тебе новое сердце, а прежнее твое никуда не годится: буйе, ветхое, пепельное, а вместо сего дастся тебе и уже начинается сердце чистое, истинное, новое. Вот второе наше рождение! А если правдиво сказать, то мы прежде второго рождения никакого сердца не имеем; и безумные порицаются у Соломона бессердыми... Проси у Бога не плотской жизни, но светозарное сердце». Друзья очень ценили его письма, переписывали их и делали из них общее достояние. Устная речь Сковороды – это беседы, обличения, споры. Она носила глубоко принципиальный характер. В споре ли, в проповеди, в притче или в дружеской беседе, он всегда говорил об одной своей мысли: как легко в содружестве с Богом наслаждаться радостью и счастьем жизни, предвкушая переход в еще лучший мир, и как трудно и тяжело гоняться за мирскими обольщениями, мучительно пытаясь осуществить не осуществимое. Устная речь его была сильной, живой и привлекательной. Он был жарким собеседником и красноречивым оратором. Григорий Савич умел незаметно входить в беседу, пересыпая речь шутками, брать беседу в свои руки и делать ее неожиданно значительной и памятной. Собеседники-простолюдины говорили о нем: «Слова его едкие, но не знаю как-то приятны». «Я знаю многих ученых. Они горды. Не хотят и говорить с поселянином. А Сковорода – человек добрый и ничьей не гнушается дружбой». Григорий Савич также сочинял песни, производившие такое сильное впечатление, что достаточно было Сковороде спеть не свою, а какую-нибудь нравящуюся ему песню, чтобы слушатели запечатлели ее как его собственную и навсегда связал с его именем. Лирики и бандуристы подхватывали песни и мотивы Сковороды, разнося их по всей Украине. Также много его стихов делались народными песнями, многие его изречения вошли в пословицы. Странствовал он в основном по Украине. Иногда заходит в Таганрог, в Воронежскую и Орловскую губернии. Но зато в этих пределах передвигался почти непрерывно. Иногда останавливался, облюбовав себе какую-нибудь пасеку или рощу. Григорий Савич мог бы подарками составить себе порядочное состояние. Но он всегда отказывался, говоря: «Дайте неимущему!», и сам довольствовался только серой свитой. Эта серая свита, башмаки про запас и несколько свитков сочинений – вот в чем состояло все его имущество. Задумав странствовать или переселиться в другой дом, он складывал все это в мешок и, перекинув его через плечо, отправлялся в путь с двумя неразлучными: палкой-журавлем и флейтой. И то, и другое было его собственного рукоделия. Еще в мешке у Сковороды хранилось самое большое его сокровище – еврейская Библия. Он не расставался с нею никогда. Относился к ней как к живому существу, называл ее своею невестой: «Сию возлюбил от юности моей... О, сладчайший органе! Единая голубица моя Библия!... На сие я родился. Для сего ем и пью; да с нею поживу и умру с нею!» И действительно, умирая, он положил под голову свои мешок, в котором хранилась Библия. Но все-таки человеку, чтобы жить, нужно чем-нибудь питаться. И хотя Сковорода повторяет с гордостью слова Сократа: «Многие живут, чтобы есть, я же ем, чтобы жить», но все же и ему нужно было чем-нибудь поддерживать свое существование. Хотя он не сеял, не жал, но во имя Господа, пользовался благодеяниями, которые оказывали ему его друзья, почитатели и другие люди. Григорий не оставаться в долгу перед своими благодетелями. Он учил их детей, развлекал рассказами и музыкой взрослых, но главным образом – назидал духовно. И перевес его благодеяний был настолько велик, что считали за счастье, если Сковорода принимал что-нибудь от них и почитали за особенное благословение Божие тому дому, в котором он поселился хотя бы на несколько дней. Повседневная жизнь Григория Савича имела и другую важную сторону. В полуночное время он имел обычай всегда молиться и в глубокой тишине размышлять о Боге. Ранним утром в торжестве духа выходил он в поле, славословя от всей души. Почти всегда во всех передвижениях он повиновался своему духу. «Дух велит», «дух зовет», «дух говорит» – это постоянные выражения Сковороды. Что это не метафора и не простой способ выражения, доказывает следующий удивительный случай. В 1770 году приехал он в Киев к родственнику своему Иустину. Но вдруг ощутил в себе непонятное внутреннее побуждение духа – ехать из Киева. Иустин и приятели хотели удержать его, но он отказывался говоря, что ему дух настоятельно велит удалиться из Киева. Когда он пришел на гору, откуда сходят на Подол, то почувствовал неизвестно откуда принесшийся невыносимый трупный запах, и он отправился в путь на другой же день. И что же? Прибыв в Ахтырку, он через две недели после этого получает известие, что в Киеве свирепствует моровая язва, о которой ранее не слыхали, и что город уже заперт. Тогда он восторженно возблагодарил Бога. Вот что говорит о Сковороде один старожил, его современник: «Это был человек разумный и добрый, учил и наставлял добру, страху Божию и упованию на милосердие Распятого за грехи наши Господа нашего Иисуса Христа. Когда начнет нам, бывало, рассказывать страсти Господни или блудного сына, или доброго пастыря, бывало, до того размягчится, что заплачешь. Вечная память Сковороде». «Следующий, весело освещенный день – плод вчерашнего, равно как добрая старость – награда красивой юности». «Не все то недействительное, что непостижимо детскому уму». «Любить человечество легче, чем сделать добро родной матери». Г. Сковорода.
Последние годы жизни Шли годы, десятилетия, а Сковорода все с палкой-журавлем и с жалкой котомкой, в которой хранилось его сокровище – Библия, странствовал пешком по своим друзьям из одного конца Украины в другой. Основная цель его жизни – «новая земля не мертвых, но живых людей» – уже ясно рисовалась ему. В 1784 г. он пишет: «Я издали взирая на сию землю, очами веры как зрительною трубою, что на обсерваториях астрономских, все мои обуревания и горести сим зрелищем услаждаю, воспевая песнь Аввакумову: «На страже моей стану и взойду на камень». Уже почти на исходе дней своих, он пишет Ковалинскому о той радости в Господе, которую не раз испытал: «Имея разженные мысли и чувствие души моей благоговением и благодарностью к Богу, встав рано, пошел я в сад прогуливаться. Первое ощущение, которое я осязал сердцем моим, была некая развязность, свобода, бодрость, надежда с исполнением. Введя в сие расположение духа всю волю и все желания мои, почувствовал я внутри себя чрезвычайное движение, которое преисполнило меня силы непонятной. Мгновенно излияние некое сладчайшее наполнило душу мою, от которого вся внутренняя моя возгорелась огнем, и казалось, что в жилах моих пламенное течение кругообращалось. Я начал не ходить, а бегать, аки бы носим неким восхищением, не чувствуя в себе ни рук, ни ног, но будто бы весь я состоял из огненного состава, носимого в пространстве кругобытия. Весь мир исчез предо мною; одно чувствие любви, спокойствия, вечности оживляло существование мое. Слезы полились из очей моих ручьями и разлили некую умиленную гармонию во весь состав мой. Я проник в себя, ощутил аки сыновнее любви уверение». Во многих домах висели его портреты; его странническая жизнь – предмет рассказов; потомки от отцов и дедов знают о местах, которые он посещал, где любил пребывать, и указывают на них с почтением; доброе расположение Сковороды к некоторым из его современников является семейной гордостью внуков. Важным доказательством общественного значения Григория Савича есть скорое осуществление идеи Каразина – открытие харьковского университета. В 1803 г. первые из подписавшихся помещиков на беспримерную сумму в 618 тысяч серебряных рублей для основания этого университета были большею частью ученики, или краткие знакомые и друзья Сковороды. Еще одним из самых значительных событий последних годов жизни Сковороды – встреча с давним другом, Михаилом Ковалинским. Жизнь разделила двух друзей. Григорий определил себя к странничеству, а Ковалинский вступил на обычный путь жизни. Последний раз они виделись в 1775 году, после возвращения последнего из-за границы. С тех пор обменивались только письмами, а снова свиделись перед самой смертью Григория Савича, т.е. через 19 лет. Вращение в великом свете, удалило Михаила Ивановича от истиной мудрости. У него появились жена, друзья, благодетели, житейские связи и выгоды. Но скоро он увидел в счастье – превращение, в друзьях – измену, в надеждах – обман, в успехах – пустоту... Удручен и изнеможен прибыл он из столицы в деревню. В глубоком уединении остался он один, без семейства, без друзей, в болезни, в печалях и беспокойствах, без всякого совета, помощи и соболезнования. Тогда он посмотрев на обстоятельства, свои заблуждения, и видя, что не на камне основано было его счастье, сказал: «О, Иерихон проклятый, как ты меня обманул!» Узнав о прибытии Ковалинского в деревню, семидесятитрехлетний Сковорода, после девятнадцати лет разлуки, несмотря на дальность пути, плохое здоровье и погоду, приехал в село Хотетово, не далеко от Орла, к своему другу. Ковалинский со своей стороны задавал много вопросов, касающихся учения Сковороды, а тот давал ему объяснения. Так в серьезных и богословских беседах два старых друга провели около трех недель. «Что полюбил, в то и превратился», «О Боже мой! Сколь сладок самый горький труд с Тобою!» Г. Сковорода.
Смерть Это было последняя встреча. Насытившись беседой с другом, Сковорода стал проситься на Украину. Старость, осеннее время, беспрерывная мокрая погода умножили расстройство в здоровье Сковороды, усилили кашель и расслабление. Его друг упрашивал остаться, провести зиму и со временем окончить свой век у него дома. Но он сказал, что дух его велит ему ехать, и друг отправил его немедленно. Михаил Иванович хотел дать ему денег на дорогу, так как болезнь могла заставить где-то остановиться и нужно будет что-то заплатить. Но Сковорода сказал: – Ах, друг мой! Неужели я не приобрел еще доверия к Богу, что Промысел Его верно печется о нас и даст все потребное во благо-временность? И, обнимая его, оставил ему последние советы. Это было 26-го августа 1794 г., а 29-го октября он скончался. О смерти Сковорода давно думал и успел к ней внутренне приготовиться. Уже несколько лет его угнетали болезни. Но его бодрый дух торжествовал над телесными немощами и спокойно ждал своего исхода. Сковорода говорил, что страха смерти не будет, если свою волю мирно расположить к воле Творца. Приехав в Курск, пристал он к местному благочестивому архимандриту Амвросию. Прожив немного там из-за дождей, отправился он далее; но не туда, куда намеревался. В конце пути своего почувствовал он побуждение ехать в то место, откуда приехал к другу, в слободу Пан-Ивановку помещика Ковалевского, хотя был совершенно нерасположен. У помещика была небольшая комнатка с окнами в сад, уютная, где он и жил. Был прекрасный день. К помещику собралось много соседей погулять, повеселиться, ну и, конечно, послушать Сковороду. За обедом Григорий Савич был необыкновенно весел и разговорчив, рассказывал про свое былое, про свои странствия, испытания. Встав из-за стола после обеда, все были обворожены его красноречием, а он скрылся в саду, где долго ходил по тропинкам, рвал плоды и раздавал их работавшим мальчикам. Под вечер хозяин пошел искать Сковороду и нашел его под развесистой липой. Солнце уже заходило, а тот с заступом в руке рыл узкую длинную яму. – Что это, друг Григорий, чем это ты занят? – сказал хозяин. – Пора, друг, окончить странствие! – ответил Сковорода. И так все волосы слетели с бедной головы от истязаний! Пора успокоиться! – И, брат, пустое! Полно шутить, пойдем! – не верил серьезности помещик. – Иду! Но я буду просить тебя прежде, мой благодетель, пусть здесь будет моя могила. И пошли в дом. Сковорода недолго в нем остался. Он пошел в комнату, переменил белье, помолился Богу и, подложивши под голову серую свиту, мешок с некоторыми своими сочинениями и Библией, лег, сложивши накрест руки. Долго ждали его к ужину. Сковорода не явился. На следующий день утром к чаю – тоже, к обеду – тоже. Это изумило хозяина. Он решился войти в его комнату, чтоб разбудить его, но Сковорода лежал уже холодный, окостенелый. Незадолго до кончины Григорий Савич завещал похоронить его на возвышенном месте, близ рощи и гумна, и сделать такую надпись: «Мир ловил меня, но не поймал». Его могила находится в селе Сковородиновка (Пан-Ивановка в прошлом, поместье Андрея Ковалевского). Можно было еще много интересных цитат и историй написать о Сковороде. Необычной была его жизнь. Будучи весьма одаренным и образованным, он изучил целый ряд книг различной тематики, на разных языках, был знаком с выдающимися людьми того времени, побывал во многих странах, вращался в высших кругах общества, но нигде не нашел он того, что могло бы заполнить пустоту его души. Однако в определенный момент Григорий Савич очень полюбил Библию. Именно эта книга открыла ему секрет истинного счастья: примирение с Богом и жизнь согласно Его Слова. И когда Сковорода оставил все поиски счастья в мире, а направил их на изучение Библии и общение в молитве со своим Творцом, тогда никакие прелести окружающего мира не смогли доказать обратного. Ему предлагали много возможностей стать богатым видным государственным деятелем, занять высокие посты в иерархии монахов или священников, быть уважаемым педагогом, но в обмен на полученное блаженство жизни с Богом. Григорий Савич не променял его и остался верным Тому, Кто пошел ради него на крест. Может быть, и Вы, дорогой читатель, ищите истину и счастье в мире. Но знайте – там вы его не найдете. Оно есть только в жизни с Богом. Возьмите пример с Григория Савича Сковороды и Вы не пожалеете!
Подготовил Роман КРАВЧУК
Газета «Християнин» 01(49)2013
|