Газета «Християнин» (Украина, Херсонская область, г. Новая Каховка) приветствует Вас! На этом небольшом сайте вы можете прочитать все статьи из нашей газеты, а так же скачать её электронную версию. >>Читать последний номер<< >>Скачать календарь на 2022 год<<

Павел Смоленый (Окончание)

Окончание. Начало в №01(07)2002

Твердо и решительно подходил к городу Смоленый с товарищами. На первой же улице они обратили на себя внимание прохожих, недоумевавших, откуда взялась эта группа пестро одетых вооруженных людей. На углу одной из главных улиц они попросили полицейского указать им, где живет прокурор окружного суда. Городовой показал на большой двухэтажный дом на этой же улице. Они уже раньше договорились, что Смоленый, как самый бойкий и речистый, изложит их дело прокурору словесно.

Глазам вошедших представилась большая светлая комната с паркетным полом, где уже около двадцати человек ожидало приглашения к прокурору. У двери в кабинет стоял курьер. Смоленый обратился к нему со словами: «Просим вас доложить г-ну прокурору, что нам необходимо его видеть». Курьер подозрительно покосился на группу вооруженных людей и спросил: «Вы по какому делу?» – «По очень важному», – ответил Смоленый. Курьер скрылся за дверью. И вот через несколько минут разбойники стояли перед внушительного вида пожилым господином, немного взволнованным неожиданным появлением семи вооруженных молодцов. В свою очередь волновались перед представителем закона и разбойники, решившиеся на такой необычный шаг, как добровольное признание. «Разрешите объяснить вам, кто мы такие и почему мы здесь, – дрожащим голосом начал Смоленый, – Мы разбойники, но вы нас не бойтесь; мы пришли к вам во всем признаться и покаяться. Мы глубоко сознаем, какое зло мы делали, и вот мы пришли отбыть положенное законом за разбои наказание. Поступайте с нами, как того требует справедливость. А вот наше оружие, возьмите его». При этих словах Смоленый и все остальные быстро сложили в одну кучу все свое вооружение.

Прокурор растерялся и не сразу овладел собою. Ему впервые в жизни приходилось присутствовать при исповеди целой группы людей, добровольно отдающихся в руки представителя закона. Затем он позвонил в полицейскую часть, и через несколько минут явился, во главе с начальником полиции небольшой отряд вооруженных солдат. Был составлен протокол предварительного допроса, и дело направили к следователю. На допросе, когда Смоленый в общих чертах рассказал историю своей жизни и назвал причину, побудившую его и его товарищей оставить преступный образ жизни в лесах, прокурор и все присутствовавшие были тронуты, а некоторые с трудом скрывали слезы. Им трудно было понять, что происшедшая с преступниками внезапная коренная перемена была только следствием их знакомства с Евангелием. «Я уже не Смоленый больше, а Павел Тихомиров, – говорил юноша, – я хочу служить Богу и людям; я безропотно буду переносить полагающееся мне по закону наказание. Мы теперь в ваших руках». И ему вторили все его товарищи.

Прокурор, волнуясь, отдал приказание немедленно отвести всех семерых в тюрьму и посадить каждого в одиночную камеру до окончания следствия. Бывших разбойников повели в тюрьму с сопроводительным пакетом. Оставшиеся в кабинете прокурор и полицеймейстер долго обсуждали невиданный случай. Ведь обычно преступники либо отрицают свою виновность, либо с трудом и лишь частично в ней сознаются под давлением неоспоримых улик, или сознают себя виновными лишь тогда, когда пойманы на месте преступления: эти же пришли с повинной добровольно ... Значит, велика сила Евангелия, если она перерождает людей!

Полицеймейстер ушел, а прокурор, закончив прием, сейчас же рассказал своей жене о раскаявшихся разбойниках. Велико было и се удивление. Подумав, она сказала: «Один из распятых с Христом разбойников также раскаялся, но он был прибит ко кресту и не мог никуда уйти; эти же люди могли не приходить, а продолжать разбойничать, скрываясь в тайге. Это просто особый случай, небывалый в истории юриспруденции!»

Наступил вечер, а прокурор с женой никак не могли успокоиться.

– Как ты думаешь. Таня, – сказал прокурор, – не почитать ли и нам Евангелие? Может быть, мы узнаем, чем оно так действует на людей, а то ведь мы с тобою совсем его не знаем.

– Да я как-то читала, – с достоинством сказала Татьяна Александровна, – однако не понимаю, что там могло так на них подействовать.

Юрий Николаевич встал и пошел искать Новый Завет в своей библиотеке, пока жена на кухне распоряжалась насчет ужина. Юрий Николаевич вооружился очками и, открыв Новый Завет, стал его перелистывать. Его внимание привлекла 12 глава Евангелия от Иоанна и он начал ее читать. Читая, он мысленно одобрял Марию, которая для Христа не пожалела драгоценного благовония, и осуждал, с точки зрения свода уголовных законов, предателя Иуду, этого тайного вора, подводя его деяния под соответствующие статьи. Он поражался всемогуществом Христа, воскресившего Лазаря, тело которого уже начало разлагаться, и удивлялся неверию законников, бывших, вероятно, среди очевидцев неслыханного чуда. Он серьезно задумался над притчею о пшеничном зерне, которое должно умереть, чтобы принести плод, но не мог понять истинного смысла иносказания. Когда же он дошел до слов: «Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе», он почувствовал, как вдруг близок и дорог стал ему Распятый, как душа его согрелась и потянулась ко кресту, с которого раздалось великое слово: «Совершилось!» И он подумал – не это ли та сила, которая привлекла Тихомирова? При чтении конца 12-й главы на него напал какой-то страх, когда он прочел: «Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судьею себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день». Тут ему стало ясно, почему разбойники оставили свое гнусное дело...

Но вот вернулась Татьяна Александровна. «Над чем ты так задумался, что тебя так поразило?» – спросила она. Юрий Николаевич начал было объяснять, но непривычная тема и непривычные мысли еще не укладывались в слова, и Татьяна Александровна не могла ничего понять. Ужин кончился. Ночью Юрий Николаевич не мог уснуть. Лишь только закроет он глаза, как ему слышится: «Слово Мое будет судить ...» И ему кажется, что он подсудимый и слышит статьи Божьего закона, осуждающие его, прокурора, за все сделанные им в жизни проступки и присуждающие его к вечному заключению во тьме кромешной, а он будто ищет защитника, зовет его, но найти не может. Он забывался коротким сном, но и во сне не находил успокоения. Под утро он рассказал жене о том, что передумал и перечувствовал вечером и ночью, но она объяснила его состояние переутомлением; когда же он объявил, что решил оставить должность прокурора, она испугалась и подумала, что он сошел с ума. Но Юрий Николаевич был тверд в своем решении. Ему стало ясно, что вознесенный на крест Сын Божий привлек к Себе и его, прокурора, и отныне будет его личным Спасителем.

Павла Тихомирова и его товарищей посадили в одиночные камеры. Все следователи, допрашивающие бывших разбойников, удивлялись сделанному ими шагу и особенно поражались факту, что эти люди совершенно переродились под влиянием Евангелия. Так вот какова сила этой Божественной книги, когда к ней подходят с чистым сердцем и желанием знать правду! Вскоре в городе начали говорить не только о раскаянии бывших разбойников и внезапном необъяснимом уходе в отставку прокурора, но и о том, что тюремный священник потребовал изоляции бывших преступников, утверждая, что под влиянием Тихомирова и его товарищей арестанты принимают их веру. Но огонь Евангелия трудно было погасить, и он горел по всем камерам. Многие из арестантов и некоторые из тюремной стражи чуть ли не наизусть заучили главы 12 и 16 Деяний Апостолов, так они им нравились.

Через год все семеро предстали перед судом. Новому прокурору не пришлось сгущать краски в своей обвинительной речи ввиду их добровольного признания. А бывший прокурор, выступавший теперь в качестве защитника, просил присяжных о снисхождении для людей, пришедших с повинною и желающих начать трудовую, честную жизнь. Тем не менее они были приговорены к десятилетним каторжным работам. Приговор они выслушали с полным смирением, в сознании, что его заслужили, и отказались от своего права обжалования. Суд проходил при открытых дверях. Когда им было предоставлено последнее слово, каждый из них в тех или других безыскусных выражениях жалел о том, что столько лет причинял людям зло и говорил о действии на его душу Того, Кого он узнал из Евангелия. Многие в зале были растроганы, и было заметно, что во многих сердцах зерно Слова Божия уже пустило живой росток.

После суда арестанты были отправлены по назначению в разные места заключения, кроме Тихомирова и Соловьева, которых направили в одно и то же место. Прощаясь друг с другом, каждый давал обещание быть при всех обстоятельствах честным, оставаться верным Господу и говорить другим о Его любви. Тихомиров и Соловьев были отправлены за Байкал. По всем пересыльным тюрьмам, где им только приходилось бывать, они рассказывали и о том, как их спасло Евангелие, и говорили о любви Божией к кающемуся грешнику. И везде находились люди, с особым вниманием слушавшие их простое свидетельство и принимавшие его к сердцу. Каторжане, участь которых теперь разделяли Тихомиров и Соловьев, были особенно внимательными слушателями живого слова, и по прошествии некоторого времени иные из них отдавались Господу всецело. По прошествии двух лет власти заметили, что каторжане, всегда неспокойные, как-то присмирели, а некоторые вели себя безукоризненно.

Тихомиров па своем пути за Байкал везде справлялся о судьбе переселенцев из Могилевской губернии, надеясь узнать что-либо о местопребывании своих односельчан и. прежде всего, узнать, где его сестра, жива ли она. Письма, которые он писал на родину, оставались без ответа. О, как часто он думал о своей милой сестрице Шуре, как хотелось бы рассказать ей о всех своих переживаниях, а главное – об обращении от своих мертвых дел к живому упованию на Христа!

Но вот, по прошествии нескольких лёт, по случаю какого-то события государственной важности была объявлена амнистия, и Тихомиров Павел с Соловьевым Григорием были досрочно освобождены. Прощаясь со всеми уверовавшими через них на каторге, они поручали всех Богу как своих духовных детей, а те плакали при разлуке с духовными отцами своими. И вот Тихомиров с Соловьевым пошли пешком по направлению к Томску и Иркутску. Заветная их мысль была пробраться в Европейскую Россию, на родину, которую они еще помнили. Все, с кем им приходилось встречаться на пути и на ночлегах, интересовались ими и расспрашивали – кто они, откуда и куда идут. История бывших разбойников всех интересовала, и от их рассказов люди умилялись, и многие сердца загорались желанием служить Господу. В некоторых поселках они находили верующих братьев и сестер, с которыми проводили вечера в дружной братской беседе и чтении Слова Божия.

Верующие были рады видеть торжество Евангелия в обращении погибающих грешников и благословляли имя Господне. В одном поселке, где они праздновали день воскресный и рассказывали в большом собрании о своей былой жизни и о спасении, произошло большое пробуждение: несколько десятков душ обратилось к Господу. Велика была радость по этому поводу.

Была ранняя весна. Разливались реки, природа оживала после долгого зимнего сна, перелетные птицы громадными стаями спешили в родные места, где оставили свои гнезда, а Тихомиров и его товарищ стремились на родину, где их гнезда были давно разорены... От линии железной дороги они далеко не отходили. Тихомиров старался, но не мог припомнить название той станции, где он потерял отца, мать и сестру. Ему хотелось взглянуть на те снеговые щиты, под защитой которых он столько выстрадал когда-то в детстве. При воспоминании о пережитом слезы покатились по его щекам и он воскликнул: «Ах! Дорогие вы мои... оставили вы меня одного, и вот я должен скитаться по белу свету!» Но он тут же вспомнил, что и сам Сын Божий на земле не имел пристанища и был одинок даже среди родных.

День клонился к вечеру, когда путники подходили к маленькому городку на берегу реки, недалеко от железной дороги, Свернув в одну из улиц, они спросили: «Нет ли здесь верующих?» Им указали на один красивый небольшой дом среди высоких елей. Подходя к дому, они увидели игравших у крылечка двух детей, а поодаль – занятую чем-то молодую, хорошо одетую женщину, которая им приветливо улыбнулась. Подойдя к ней, они заговорили с нею, сказав, что они верующие и просят приюта на ночь. Женщина ласково пригласила их в дом, прибавив, что для братьев всегда найдется место. Она позвала своего мужа, который копал грядки в огороде, и он тотчас пришел с радушным приветствием и остался с ними, а тем временем хозяйка спешила приготовить чай. Пока грелся самовар, она подоила двух коров и накрыла стол. И чего там только не было: большие куски сливочного масла, сметана, большой молочник со сливками, два-три сорта печенья, вареные яйца и прекрасный белый хлеб – все манило взоры изголодавшихся путников. Большая лампа бросала яркий свет па белоснежную скатерть, а блестящий самовар весело шумел.

Вошла приветливая хозяйка в обшитом кружевами белом переднике и сказала мужу: «Леня, приглашай братьев к столу. Милости просим за стол, дорогие гости!» Все подошли к столу, и хозяин стал призывать благословение Божие. Он благодарил Бога за Его любовь и заботу, благодарил за дорогих гостей, просил, чтобы Господь хранил их в вере, и просил благословения на пищу. Тихомиров никогда в жизни не бывал за таким обильным столом и в такой гостеприимной, милой семье. Его душа переполнилась чувством восхищения и умиления. Детки хозяев, мальчик и девочка, также заняли свои места за столом, внимательно посматривая на гостей и прислушиваясь к разговору. Начатый Тихомировым до чая рассказ был им прерван на том месте, где разбойники в лесной глуши впервые открыли взятое у убитых проезжих Евангелие. По просьбе хозяина Тихомиров теперь продолжал. Он живо описал, как мало-помалу Евангелие проникло в его душу и души его товарищей, как они сокрушались о своих злодеяниях и как решили оставить свой образ жизни и отдаться правосудию: как уверовал прокурор и как их судили; рассказал о пребывании своем в пересыльных тюрьмах и о годах, проведенных на каторжных работах до амнистии. Хозяин и хозяйка не сводили глаз с рассказчика, а хозяйка часто вытирала катившиеся по лицу слезы, как бы желая скрыть их от сидевших за столом.

В беседе время бежало незаметно; большие часы звонко пробили полночь. Все стали на колени и благодарили Бога за чудные дела Его для спасения гибнущих грешников.

– Куда же вы теперь, братья, направляетесь? – в волнении спросила хозяйка, когда все встали.

– Мы решили пойти на родину, в Россию, – ответил Тихомиров.

– А есть там у вас кто-нибудь из ваших родных? – продолжала она.

– Вот у Соловьева есть или была там мать, верующая; она жила, в Киевской губернии. А у меня нет никого, ни отца, ни матери; иду просто посмотреть свое родное гнездо – деревню в Могилевской губернии, а главное – есть у меня большое желание сказать своим землякам о Господе и Его любви к нам.

– А вы давно остались сиротою? – продолжала хозяйка.

– Я потерял родителей, когда мне было восемь лет. Потерял я их тут, в Сибири, когда мы, как переселенцы, ехали сюда на жительство. Отец умер двумя днями раньше матери.

Хозяйка схватилась обеими руками за стол и стояла, подавшись вперед и впиваясь глазами в Тихомирова. Муж смотрел на нее с удивлением, не понимая, почему она так увлеклась расспросами и не идет стлать постели. А гость продолжал: – Мы остались круглыми сиротами вдвоем с моей сестрицей, которая была немного старше меня. На другой день после смерти матери я ее потерял и до сих пор ничего о ней не знаю: наверно, она погибла, как погибло много осиротевших детей в невозможных условиях быта переселенцев. Хорошая это была девочка; она меня жалела, как родная мать.

И Тихомиров заплакал. Бледная как смерть, хозяйка воскликнула, заливаясь слезами:

– Не ты ли это – милый мой братец Паша? Скажи скорее; сердце говорит мне, что это ты.

– Шура! Тебя ли я вижу? Ангел ты мой, милая сестра! – рыдая, как ребенок, воскликнул он.

– Да, это я, твоя сестрица, милый ты мой! Уж как я болела о тебе душой!

Брат и сестра бросились друг другу в объятия, целовались, плакали; снова плакали и снова целовались... Тихомиров бросился к детям, которые, глядя на маму, тоже плакали; он целовал то их, то мужа сестры. В общей радости принял участие и Соловьев, пораженный неожиданной встречей потерявших друг друга брата и сестры. О, что это была за радость! Шура так разволновалась, что не знала, за что взяться. Она снова и снова подходила к Паше, обнимала его и говорила:

– Ты ли это, братец, тебя ли я вижу? О, какое счастье! Когда вы подошли к нашему дому, я словно нашла что-то драгоценное; сердце наполнилось дивною радостью, я не понимала, почему это. Мне сейчас же захотелось приютить вас у себя и угостить. Я и так после пережитого мною бедствия всегда с радостью принимаю нуждающихся, а тут как-то особенно душа к этому стремилась. Теперь я знаю, почему: пришел ко мне мой милый братец; ведь двадцать лет мы с тобой не виделись. О, что за радость!..

И они снова упали на колени и славили Господа с таким жаром, как никогда раньше. Все славили Господа, и даже пятилетняя дочурка Шуры сказала: «Добрый Иисус, спасибо Тебе, что Ты привел к нам дядю Пашу!» Плакали все, а Алексей Васильевич благодарил Бога за такой драгоценный подарок его жене.

Было три часа полуночи, а они еще не спали, и даже дети не ложились. Снова пили чай, беседовали и, наконец, поручив себя хранению Господа, разошлись перед рассветом. После пережитых волнений сон у всех был беспокойный. Паше грезилось, что он опять в лесу и читает товарищам-разбойникам Евангелие... Прощанье с ними, прокурор, суд, пересыльные тюрьмы, каторга... Когда он просыпался и убеждался, что это только сон, он снова славил Господа. Утром за чаем – опять удивление и восхищение милостью Божией. Его заботливостью о сиротах. Шура опять просила брата рассказывать о его переживаниях с того дня, как они расстались у снеговых щитов железнодорожной станции. Она сама всего натерпелась в бараке для девочек, где оставалась до глубокой осени. Настали холода, а барак не отапливался. Начались эпидемии, дети умирали десятками. Тогда из окрестных поселков начали приходить добрые люди и забирать к себе детей, чтобы не дать им замерзнуть зимой. Шуру взяла одна бедная вдова, верующая, у которой было своих четверо детей. В маленькой избенке с дерновой крышей перезимовала Шура у тети Дуни. Хлеб у них был. Тетя Дуня всегда читала Евангелие и молилась с детьми. В этом поселке была и школа. Шура училась хорошо и любила читать, особенно Евангелие. Четырнадцати лет она сознательно обратилась к Господу. Заявила, что желает принять крещение, получила его и была принята общиною. Прошло еще четыре года. Шура повзрослела и слыла хорошей работницей и первой певицей в хоре. Все ее любили. Никому и в голову не приходило, что Шура не дочь тети Дуни. Они очень любили друг друга. Хор этого поселка нередко ездил по другим поселкам и даже городам, работая для Господа. Однажды певцы и певицы решили посетить тот городок, в котором Шура теперь живет. И вот Господь обильно благословил их труд для Него. Под влиянием вдохновенных речей бывшего с ними проповедника и прекрасного пения хора обратилось к Господу несколько десятков человек, в числе их молодой бухгалтер, служивший в одном торговом доме. Спустя год он стал мужем Шуры, и живет она с Алексеем Васильевичем в любви и согласии, имея двух детей. Когда Шура кончила рассказывать о себе, Паша напомнил ей, как он после смерти родителей хотел было броситься под поезд и как Шура, плача, его убеждала не делать этого отчаянного шага, говоря: «Не унывай, мой милый, нас Господь не оставит». Теперь Шура и Паша вспомнили слова псалмопевца: «Пойте Богу нашему, пойте имени Его... Имя Ему – Господь; и радуйтесь пред лицом Его. Отец сирот и судья вдов Бог во святом Своем жилище. Бог одиноких вводит в дом, освобождает узников от оков...» (Пс. 67:5-7). И они снова славили Господа.

С желанием Паши отправиться на родину, чтобы призвать ко Христу оставшихся там родственников и односельчан, Шура была согласна; но сердце влекло ее сопровождать его и помогать в работе над уверовавшими душами. Алексей Васильевич охотно на это согласился, обещая хорошо присматривать за мальчиком, а девочку Шура решила взять с собою. Средства для поездки дал Алексей Васильевич.

Через три дня они уже ехали в Европейскую Россию. Вот, наконец, Самарская губерния, Саратовская, Пензенская, Воронежская, Курская и Киевская. В Киеве Соловьев простился с Пашей и Шурой и поехал в свою деревню в надежде присоединиться к ним после свидания с матерью, а они поехали в Могилевскую губернию. Вот и родная Сосновка!.. Въехав в деревню, они стали расспрашивать о Тихомировых, и оказалось, что в Сосновке проживают два родных брата их отца, две тетки и несколько дальних родственников. Все они удивились появлению в их деревне Паши и Шуры, о которых слышали, что они умерли вслед за родителями, не доехав до места назначения. Каждый звал их к себе в гости. Вскоре все они узнали, что новонайденные молодые родственники – христиане: когда их приглашали ознаменовать радость свидания выпивкой, они отказывались, говоря, что христианам этого не полагается. Но почему же, удивлялись сосновцы, ведь и они христиане, а пьют водку при каждом случае. Отсюда обыкновенно начиналась беседа, потом переходили к чтению Слова Божия. Сильно действовал на всех рассказ Паши о том, каким путем он пришел к спасению. Почти каждый вечер сосновцы собирались к Тихомировым слушать Слово Божие, и мало-помалу истина пробивала кору застарелых предрассудков. Многие нашли в Христе своего личного Спасителя и решили отдаться Господу.

И вот новое испытание... Священник заволновался и поднял на ноги всю окрестную полицию доносом, что приехал какой-то каторжник и поколебал в народе все устои православной веры, и если власть не вмешается, то от нового учения могут пострадать устои государства. Ночью явился на квартиру Тихомировых полицейский и повел Павла к становому приставу. Утром в канцелярию пристава прибыли следователь и священник. Во время допроса Павла был составлен протокол. Тихомирова отправили под конвоем в тюрьму уездного города до суда.

Шура очень затужила о брате. Пришлось ей уехать обратно в Сибирь, даже не повидав его, так как свидания с подсудимыми не разрешались до суда. А он через несколько дней прислал ей письмо следующего содержания: «Дорогая моя сестра Шура! Прошу тебя не скорбеть обо мне... Я очень рад, что уже не как разбойник и вор, но как христианин удостаиваюсь быть участником в страданиях моего Спасителя... Радуюсь этому невыразимо, так как и в тюрьме много погибших душ жаждет спасения, которое я имею возможность возвестить во Христе. Не унывай, а молись обо мне. Целую тебя, Леню и деток ваших».

До суда прошел целый год, и Павел побывал уже в трех тюрьмах. Всюду он проповедовал Христа, и всюду грешники обращались на путь спасения. Тюремные священники просили власти избавить их от еретика, с которым нет никакой возможности сладить. Суд приговорил Тихомирова к двум годам ссылки в Енисейскую губернию за «совращение православных в штунду». Оказалось, что в одной Сосновке перестало ходить к «батюшке» на исповедь и молиться иконам около ста душ.

Из зала суда Павел был отправлен через пересыльные тюрьмы опять в так хорошо знакомую ему Сибирь. Ему удалось известить Шуру и Леню, каким поездом он будет ехать через ближайшую к ним станцию, и они вышли с ним повидаться. Видеться пришлось только через решетку арестантского вагона. Шура плакала – жаль ей было брата; но он смотрел на нее, радостно улыбаясь и давая понятъ, что он рад страдать за Христа.

Прошли и эти два года. Жизнь Тихомирова в ссылке всюду отражала чистый и святой образ жизни Христа, что и было причиной успеха его свидетельства. За это время он вел переписку с Шурой, а также с Соловьевым, который писал ему, что остался жить в родном селе, где небольшая община евангельских христиан встретила его по-братски, и что он работает в ней с большим благословением. Мама его еще жива и очень счастлива, что Бог ответил на ее молитвы о сыне и спас его. Теперь она, радостная и спокойная, доживает свой век на иждивении своего трезвого и честного сына – христианина.

По отбытии срока ссылки Паша уехал к Шуре, решив всю свою жизнь посвятить спасению грешных душ. Он не захотел связывать себя семейными узами, чтобы ничто не мешало ему проповедовать Благую Весть Бога людям, то самое Евангелие, которое его и многих погибающих переродило. Работал он при общине того городка, где жила Шура, и в других местах Сибири, но постоянная его квартира была у сестры, чему был рад и ее муж. Шура часто сопровождала брата по деревням, как его соработница во Христе.

Община христиан в этом городке процветала духовно. А на первой странице того Евангелия, которое он когда-то взял у убитого им брата. Павел Тихомиров сделал и свою запись. Она гласила: «Прости меня ради Христа, дорогой брат: я убил тебя, потому что сам был мертв во грехах моих. Господь меня простил и оживотворил. А твоя безвременная телесная смерть привела к вечной жизни не только меня, но и многих подобных мне разбойников и грешников. Твое Евангелие, как живой поток, размягчило зачерствелую душу, напоило меня, жаждущего, и течет далее. Да будет благословен твой Бог и мой! Аминь».