|
Только переступи порог! (Свидетельство. Петр Гайдич)Иногда, для того чтобы получить работу, вступить в брак или развязать узел обид, нужно сделать всего лишь один шаг. Правда, очень часто случается, что человек, прожив целую жизнь, так и остается в одном шаге от обретения счастья, мира, любви. Герою нашей публикации, Петру Гайдичу, тоже нужно было сделать этот шаг жизни... Справка: Петр родился в 1950 году в Дрогичинском районе Брестской области. Закончил Белорусский государственный университет (факультет журналистики), два года учился в специальном военном ВУЗе в Москве. Последнее место работы – начальник пресс-службы одного из правоохранительных министерств РБ. Подполковник. «Горе, что море, и берегов не видно» В расцвете сил, в 35 лет, во время ежегодной диспансеризации у меня обнаружили неизлечимое заболевание. Услышал я об этом в апреле 1985 года на консилиуме в госпитале. Ведущий специалист сказала тогда: «Пожалуйста, сядьте напротив нас и сильно держитесь за стол...». Мелькнула догадка: «Вероятно, онкология, но ведь она, случается, поддается лечению...» – «Петр Иванович, просим, – продолжала доктор, – будьте мужественны и примите все так, как есть. Нами после тщательного обследования выявлена неизлечимая болезнь. Ваш диагноз – хронический диффузный гломерулонефрит». Я внешне оставался неподвижным, послушно сидел, держась за стол, впившись глазами в безучастные лица врачей и пытаясь уловить в их глазах хотя бы искорку надежды на силу науки. Увы, увы, но ее не было. Все, чем смогли мне помочь медики, так это наставлениями: «Отныне вам противопоказаны физические нагрузки, особенно поднятие и перенос тяжестей, бег, прыжки в длину и высоту, купание в открытых водоемах, холодное питье. Коньяка, цветных вин, пива и безалкогольных газосодержащих напитков не употреблять! Если будете соблюдать «спортивный режим», то при нынешнем состоянии здоровья вам останется жить не более двенадцати лет!»... В течение последующих двенадцати лет собирал и сохранял результаты анализов, обследований, подтверждения о пребывании в санаториях и других местах, где пытался облегчить свои почечные страдания. Тогда не раз себя спрашивал: а зачем это надо? Ведь и так ясно будет сослуживцам, друзьям и домашним, что умер до срока от жуткой и неизлечимой болезни почек. А теперь после публичных свидетельств о том, что со мной приключилось, и что соделал для меня Господь, когда подходят усомнившиеся и спрашивают, могу ли я документально подтвердить все сказанное, я открываю папку с документами истории моей болезни, начиная с диагноза и заканчивая последним заключением: «Анализ мочи: белок – нет, эритроциты – нет. Почки – правая, левая в норме. Чашечно-лоханочная система уплотнена, не расширена. Патологии не выявлено». Когда я попросил врача разъяснить значение слова «уплотнена», то получил ответ, что это спайки на прежних ранах.Но прежде чем Божественное исцеление совершилось, уготовано мне было пройти через двенадцать лет физических, эмоциональных мучений и отчасти религиозных переживаний. «Господи Вышний, али я у Тебя лишний?!» Боли в почках – ноющие, колющие – не прекращались ни днем, ни ночью, то усиливаясь, то на время ослабевая. Обычно у человека что-то поболит но, рано или поздно, перестанет, и он чувствует себя здоровым. А в моем случае непрестанная боль свыше десятка лет подряд без надежды на выздоровление. До сих пор удивляюсь, как можно было достойно прожить эти годы?! Теперь понимаю, Кто давал мне эти силы. Кстати, за всю свою «взрослую» жизнь я практически ничем не болел, только гриппом. Безусловно, если бы я служил в армии, то меня с таким диагнозом сразу бы комиссовали – ведь там большие физические нагрузки. Но поскольку я занимался интеллектуальным трудом, врачи решили меня комиссовать тогда, когда совсем станет невмочь. Не единожды в те годы размышлял: для чего я тратил время и силы на получение высшего образования, престижных специальностей, достижение определенного уровня общественного положения и материального благополучия? Да, я много трудился, достойно себя вел, не лицемерил, не ловчил, никогда не ходил, как говорят, по головам товарищей. Люди это замечали, оценивали. Получил уйму грамот и благодарностей, несколько государственных медалей. Но кому отнести все мои заслуги перед обществом, чтобы он, рассмотрев их, вытер мои слезы, отменил смертный приговор врачей? Гоголь некогда заметил, что никто и ничто так не разъедает душу человека, как жалость к себе. Ведь, думалось, я никого не убивал, не предавал... Да, я участвовал в профилактической деятельности, – убеждал, предупреждал отдельных граждан, чтобы те не встали на путь совершения преступлений. Но такая работа гуманна, не грешна! Вне службы, случалось, грешил, но культурно и тихо. И еще я был вынужден скрывать то, что в безрассудно атеистической стране не без опаски считал себя православным человеком: крещен в купели, папа с младенчества научил меня молиться, водил в церковь, уже в отрочестве я знал основные молитвы из «Молитвослова», а молитву «Отче наш» произносил почти каждый день. Я признавал, что Бог существует; как был наставлен – молился Ему, старался делать добрые дела и удаляться от дел злых. Я сознавал, Кто именно дает мне превосходное здоровье, способности к учебе и возможность продвижения по службе. Все это вкупе питало меня надеждой, что в земной жизни благо и дальше будет сопутствовать мне, а в потусторонней не окажусь в аду – месте вечного мучения нечестивцев. Поэтому, когда цветущей весной, услышав слова «Неизлечимая... Лекарств нет... Жить осталось...», вскочил из-за стола. Обхватив голову руками, рыдая, забегал по кабинету: «За что мне это, Боже?» Помню, что меня остановили, усадили на кушетку и пытались «успокоить»: «Ведь в Москве кремлевские врачи не смогли спасти самого Андропова!» Как жить, если знаешь, что уже обречен? Вертелись и такие мысли – уйти со службы по болезни, броситься в омут разгула. Жена Машенька – умница, прекрасной, чистой души человек – не оставила один на один с бедой. Она продолжала нежно заботиться обо мне. Мы решили так: она заканчивает учёбу в пединституте, я служу, не зацикливаясь на приговоре врачей. В мечтах думал уйти из жизни достойно: «Лучше всего умереть на рабочем месте. Руководство, коллеги похоронят с почестями, на могиле произведут салют, в некрологе сообщат, что после тяжелой продолжительной болезни на таком-то году жизни ушел..., светлая память о нем останется в сердцах всех знавших его...». «Утопающий за соломинку хватается» Первое, что начал предпринимать, чтобы выйти из состояния депрессии – стал посещать Свято-Духов кафедральный собор. Разумеется, тайком: наведывался изредка и только по будням, когда прихожан меньше, одевался попроще и, стоя в неприметном углу, не без слез произносил восстановленные в памяти молитвы. Каждый раз трепетно ожидал, что вот-вот, может, на выходе из храма или в самом ближайшем будущем обрету свободу от боли. Пару лет продолжал ставить свечи, прикладываться к иконам – но тщетно... В то время началась в СССР перестройка, сокрушившая «империю зла». Но ее мощные волны подняли на поверхность жизни разного рода «экстрасенсов», «народных целителей» и т.п. У нас в Беларуси большую популярность начала приобретать некая бабка Федора. Сейчас она уже носит титул «легендарная». Не без усилий удалось добиться встречи с ней. Произошло это на квартире прокурорского работника, где собралась небольшая группа – начальники с женами. Федора выглядела лет на 50. В душе понимал, что эта женщина – колдунья. Отчасти зная, что Бог наказывает верующих за обращение к волшебникам, прорицателям и ворожеям, искал повод, чтобы деликатно спросить ее об источнике силы. Но одна из женщин опередила меня, обратившись к «целительнице» по имени-отчеству: «Федора Даниловна, а Вы верующая?» Та кивнула головой, осенила себя крестным знамением и заявила, что молится «Отче наш». Для присутствующих этого было достаточно. Разве я знал тогда, что «лукавые делатели» и даже сам сатана могут принимать вид Ангелов света? Не касаясь кожи пациента, Федора проводила ладонью вблизи обнаженного до пояса тела, тут же ставила диагноз и предлагала, подавая бумажку с каким-то штампом и автографом, получить по такому-то адресу столько-то талонов на ее сеансы. Когда она осматривала меня, то, дойдя до области почек, воскликнула: «О-о-о, у тебя гниют почки». Она дала карточку на право получения 12 сеансов, однако к «целительнице» я больше не обращался. Правда, съездил на ее родину в Могилевскую область, место паломничества страждущих, где в пещере холма накопал мешочек «целящей» глины, а из местных колодцев с «живой» и «мертвой» водой начерпал два пятидесятилитровых бочонка. Вернулся в Минск усталый, но довольный. По данной «бабкой» рекомендации начал есть эту глину, обмазываться ею, пил «заряженную чудодейственной силой» воду, однако из-за отсутствия какого-либо эффекта перестал проделывать эти процедуры... В Минске, в нефрологическом кабинете, где меня поставили на соответствующий учет, советовали: если хочу пожить больше отпущенного врачами срока, мне лучше оставить Беларусь и поселиться в вожделенном для таких как я бедолаг городке Байрам-Али, что в Туркмении, в пустыне Кара-Кум. Ну в крайнем случае, хотя бы во время отпусков бывать там. Полного излечения не наступит, но, благодаря уникальности климата (влажность воздуха составляет 9-19%), уже на третий день больной ощущает себя прекрасно: боли уходят, анализы улучшаются. На Земле существуют еще два подобных места – где-то в Египте и Индии. В Байрам-Али есть санаторий: во время 42-дневного курса лечения больные не принимают лекарств: на его территории в тени платанов и акаций нужно просто лежать. За путевкой в уникальный санаторий обратился в свою спецполиклинику, но там разъяснили: имеющееся у меня заболевание не по их профилю, правда, посодействовали приобретению путевок в санатории Крыма. «Утешение несчастных – иметь товарищей в скорби» (латинский афоризм) Таким образом, почти все отпуска я проводил то в пустыне, то на море. В этих поездках из общения с докторами и больными доподлинно узнал о том, какой конец ожидает меня: сильное похудание, передвигаться придется с трудом, при этом не смогу обходиться без валерьянки и таблетки валидола под языком; за недели две до смерти начнется агония. Понял, что умирать лучше в одиночестве: во-первых, никто все равно ничем не сможет помочь, а, во-вторых, чтобы не мешать окружающим. Глотать пищу я уже не смогу, разве что пить. Нужно запастись на это время водкой или наркотиками. Боль будет адской: она заставит качаться по полу, кричать, лезть на стенку... За исключением наркотиков, все так и случилось. Вследствие посещения Байрам-Али в одно и то же время (июль-август) сформировался круг товарищей по несчастью. В очередной приезд приходилось вспоминать о нескольких новых умерших. На обширной территории санатория были разбросаны комфортабельные домики. В одном из них, как утверждали, останавливался Андропов. Я же услугами санатория пользовался в качестве «дикаря»: один раз жил в городской гостинице, в остальные годы – во «времянке» семьи Алтыева Курбангельды, бывшего начальника горотдела милиции. «В кресле Андропова» В перестроечное время по делам службы часто приходилось посещать Москву. Однажды старшие коллеги предложили мне осмотреть кабинет Ю.В. Андропова, где теперь музей. Когда я увлекся созерцанием картин и других ценных подарков, по-дружески опекавший меня полковник оставил кабинет, сказав, что не ограничивает мое время пребывания в нем. Завершая экскурсию по громадному помещению, остановился у длинного красивого стола, покрытого зеленым сукном, окруженного креслами. В одном из них, в центре, как я понял, некогда сидел руководитель СССР. В благоговении опустился в кресло Андропова. Теперь вспоминаю об этом с иронией, но тогда чувствовал себя человеком, поймавшим после бесконечных мытарств птицу счастья. Я поднял руки к небу, надеясь, что отсюда Всевышний услышит меня: «Боже, я нахожусь в кресле царя одной шестой части суши планеты Земля. Он болел такой же болезнью, какой болею я. Он умер от нее. Может быть, он не верил в Тебя. Но я, Боже, верю и знаю, что Ты есть. Освободи меня от этой болезни!» Сразу же встал, подошел к окну, вытер слезы, с торжеством поглядел на сияющие рубиновые звезды Кремля: кому из «простых смертных» доводилось сидеть в этом кресле? Кстати, 9 февраля 1984 г., когда скончался Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов, умер и мой папа. Я же, сильно гриппуя, участвовал в похоронах отца. Вероятно, именно грипп и дал осложнение в виде сильного воспаления почек. «Вера приходит от слышания» В конце 80-х годов моя мама, Мария Антоновна, обратилась к Господу. Ее родители, мои дедушка Антон и бабушка Ефросинья, уверовали еще в военное лихолетье, в 1942 г. Пока были живы, молились о детях и внуках – в том числе и обо мне. Уже после их смерти все четыре дочери стали членами пятидесятнических церквей. В девичестве мама крещение не принимала, жениха среди евангельских верующих ей не нашлось, согласилась на брак с православным, имевшим репутацию богобоязненного человека. В настоящее время маме идет 80-й год. Когда встречаемся, она иногда говорит: «Петя, это же удивительно, что мне, простой женщине, Бог дал мудрость, чтобы наставить тебя!». В чем же заключалось это учительство, длившееся более 5 лет? Помню первое, о чем она заявила: «Сынок, от сего времени, как я познала Господа, запрещаю тебе обращаться к мертвым и к знахарям. Тебе не помогут ни пустыня, ни море, ни врачи, ни глина, ни трава, ни какая-либо «водичка» кроме Слова Божьего. Поэтому приходи к нам, в евангельскую церковь. Я не сомневаюсь: если ты хотя бы переступишь ее порог, то Бог тебя исцелит!». Я постоянно спорил с ней: «Мама, пойми, правильные церкви те, что стоят на главных улицах и площадях, сверкая позолоченными куполами. В них служат священники, выпускники академий и семинарий. Они знают древнееврейский, греческий языки, на которых написана Библия». Мама спокойно возражала: «Если бы разрешили власти, то и у нас были бы свои Институты. Пусть нашим пресвитерам и проповедникам не довелось учиться в духовных академиях, но они проходят самую высшую школу – школу Иисуса Христа: по Божьему откровению проповедуют Его Слово и церкви пополняются людьми, спасенными от ада». Как я, стойко державшийся переданному от отца убеждению, что лишь православие – единственно истинное учение, мог позволить себе переступить порог евангельской общины? Это уже сегодня в Беларуси в евангельских церквях появились учителя и врачи, инженеры и юристы, журналисты и отставные офицеры. А в то время я отвечал маме: «Да хотя бы бригадир из колхоза зашел к вам и остался, не говоря уже о председателе или директоре завода. Ваша религия для низших слоев общества – малообразованных работяг и колхозников!» Мама же тактично продолжала повествовать о Христе, всемогуществе Его Крови, пролитой, оказывается, и за меня; о том, что Он и меня любит, что ждет моего обращения к Себе. Она поведала конкретные факты о том, как Господь в их церкви исцеляет людей от рака, туберкулеза и других болезней. Я настаивал на том, что хворь моя неизлечима, поскольку даже Андропов умер от нее. Но мама заявляла: «Петька, отметь, написано: «Есть ли что трудное для Господа?». Я говорил: «Что же предстоит делать в вашей церкви мне, подполковнику? Петь вместе с вами ваши заунывные песни? Никогда! Смешно и наивно!» А в ответ лишь слышал: «Сынок, упорствуя, ты не только тело, но и душу погубишь. Переступи порог нашей церкви». «Душа его приближается к могиле и жизнь его – к смерти» (Иов 33:22) Начинался март 1995 года, и заканчивались 12 лет, отпущенных мне врачами. О приближении кончины свидетельствовало общее ухудшение здоровья, вызовы «скорой» на дом. Врачи делали уколы, чтобы снять боль и сбить давление, нередко достигавшее 230/190, соседи стали просить жену отправить меня куда-нибудь, т.к. громкие стоны по ночам мешали их сну. Жена вызвала маму. Они настояли, чтобы я упросил начальство срочно оформить отпуск и немедленно уезжал в деревню. Из-за начавшегося онемения конечностей не смог даже написать рапорт с прошением на отпуск, его набрали на компьютере, а я лишь с трудом поставил подпись. Возвратившись домой с «отпускными» деньгами, несколько часов отказывался ехать с мамой в деревню, т.к. заподозрил, что у нее есть какой-то план завлечь меня в церковь. Я понял, что попал в западню: самостоятельно сбежать куда-нибудь с квартиры не хватит сил... Я хотел, чтобы меня похоронили рядом с папой, но мать по-прежнему утверждала, что я буду жить, если приду в церковь. В итоге поехал с ней в деревню, захватив с собой рюкзак с приготовленной ранее одеждой для похорон и 9-ю бутылками водки «Зверобой». Ключи не брал, понимая, что обратной дороги для меня больше нет. Жена с 5-летней дочкой обещали приехать на похороны. Я уже мысленно прощался с белым светом, не подозревая, что до совершения Божьего чуда оставалось 12 дней... «Наказание мое больше, нежели снести можно» (Быт. 4:13) «Вот моя деревня, вот мой дом родной», – вспомнились детские стихи, когда, доставленный из города, распахивал калитку маминой усадьбы. Именно здесь отыщет меня неумолимая смерть. Яблони и груши, окружавшие дом, готовые вскоре брызнуть зеленью, казалось, горевали: «Мы посажены, когда ты родился, неужели нам суждено пережить тебя, а не наоборот?!» Есть я уже не мог. Когда иссяк запас «Зверобоя», пил отвары из бессмертника, чабреца, цветков липы, которые мама готовила. То на полу, то на кровати день и ночь корчился, изгибался, как вьюн на сковороде, выл и стонал от усиливавшихся болей в почках и во всем организме, от высокого кровяного давления. Точное описание этого моего состояния нахожу в 33 главе книги Иова: «Он вразумляется болезнью на ложе своем и жестокою болью во всех костях своих, – и жизнь его отвращается от хлеба и душа его от любимой пищи. Плоть на нем пропадает, так что ее не видно, и показываются кости его, которых не было видно. И душа его приближается к могиле, и жизнь его – к смерти. Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой путь его, – Бог умилосердится над ним и скажет: освободи его от могилы; Я нашел умилостивление». Частично функции указанного Ангела-наставника выполнила мама. В течение 12 дней она неизменно стояла на коленях и молила Бога о даровании мне покаяния, хотя бы перед смертью. «А ведь это и есть проявление фанатизма, – размышлял я о таком поведении мамы. – Сын при кончине, а она не дает ему спокойно умереть». Помолится, походит, сядет возле меня и снова за свое: «Петенька, сыночек, дай согласие и отвезем тебя в Церковь в Дрогичин или на дом к пресвитеру, чтобы успели совершить над тобой молитву о прощении». О фанатизме сектантов я был наслышан в период трехлетней работы в средине 70-ых годов в отделе пропаганды и агитации Брестского горкома Компартии Белоруссии. Помимо основной деятельности мне дали «в нагрузку» организацию атеистического воспитания трудящихся города Бреста, т.е. назначили «главным атеистом города». Завершалась последняя неделя агонии, наступила пятница, 24 марта. Боли стали несносными. В сознании не единожды вспыхивало слово «Сегодня», которое как бы прикрывало ужасающую наготу слова «Конец!» Явная близость смерти пронизывала все фибры моего существа. Я попросил маму, не мешкая, помочь обмыть мое тело и одеть все припасенное мною новое для похорон. Когда она с этим справилась, то вышла управиться по хозяйству. Собравши силы, держась за стенки, стал обходить весь дом, прощаясь через окна с садом и уходящим за деревню солнцем. Помолился «Отче наш». Взял новый изящный стакан, открыл тщательно упрятанную от мамы бутылку «Русской» водки, выпил ее в три приема, лег на постель, сложил на груди руки, закрыл глаза... Пробегавшие в сознании полюбившиеся в юности есенинские строки не вызывали никаких воспоминаний, а лишь констатировали голую правду жизни: «За все за грехи мои тяжкие, за неверие в благодать положили меня в русской горнице под иконами умирать». Горечь и досада накатывали на меня слезы от незаслуженного наказания, – ведь никаких тяжких грехов не творил, жил как все, да, грешил, а «безгрешных не знает природа». Очнулся во тьме. Веки не разлеплялись. Явилась мысль, что нахожусь в аду, но этому не удивился. На моей груди лежал какой-то круглый упругий предмет, осторожно ощупал – волосатый мяч, – что это и к чему? Из-под него воспринял слухом мамин голос: «Сыночек, ты еще живой? Я приложила ухо, слушаю остановку твоего сердца. Удары слабенькие-слабенькие, редкие... Ты не можешь говорить. Дай согласие, я буду произносить за тебя молитву покаяния. Кивни головой в знак того, что ты не против». В ответ я не то что головой, но нарочно и мизинцем не пошевелил. Не было мочи хоть как-то возразить матери, а только с укоризной подумал: «Правы, о, как правы мы, коммунисты, утверждающие, что люди, попавшие к сектантам, становятся истиными фанатиками. Как мне жаль маму! Была же такой заботливой, доброй, а теперь превратилась для меня в одно слово: «Покайся!» А я надеялся, было, на плачь обо мне, прощальные поцелуи и т.п.» Окно комнаты глядело на восток, поэтому при закрытых веках я ощутил свет восходящего солнца, спросил: «Какой день?» – «Суббота наступает», – мама все еще стояла на коленях, положив голову на край постели, и тихо молилась. Внезапно стыд охватил меня за мое упорство и причиняемые ей страдания, внутри что-то загорелось, лед, сковывавший меня, надломился и стал крошиться: «Если мама так усердно просит у Бога только одного для меня – покаяния, – значит оно, видать, и есть важнее всего на свете». После сего сказал: «Мама, если доживу до воскресенья, отвези меня в свою Церковь». «Так проходит слава мира» (латинский афоризм) Так, 26 марта 1995 г., воскресным утром оказался я у молитвенного Дома пятидесятников города Дрогичина. Построен он был недавно на отведенном властями участке болота. Раньше видел я тут заросли камыша, жирующих гусей и уток. Территорию благоустроить не успели, скамеек не наблюдалось. На кучках битых кирпичей и обрезках досок проступал иней. Мелиоративная канавка до кромки покрыта льдом. Стоять не мог. Подпирал спиной высокую стенку фундамента, приседал на корточки. Зябко. Но поднимавшееся в лазурное небо солнышко да ликовавшие в соседних дворах скворцы вселяли надежду на потепление. На холоде коченели с мамой часа полтора, пока за несколько минут до собрания не появился дежурный с ключами от входной двери в Церковь. Спрашивал у мамы, что же мне в ней сказать. «Ничего не говори, кроме как такие слова: «Иисус Христос, прости меня, грешника». Я дам тебе знак, когда выходить вперед, – это будет в конце собрания, часов в 12. Дойдешь до кафедры, повернешься лицом в зал и скажешь так». – «И это все?! А о болезни?» – «Петенька, теперь о болезни ни слова». – «Но ведь ты, уверовавши, пять лет говорила мне об исцелении, если только переступлю порог твоей Церкви. Вот он, этот порог!» – «Да, я говорила тебе о нем пять лет подряд, я просила хотя бы переступить его, но теперь поздно надеяться на исцеление. Раньше надо было! Если бы ты видел себя в зеркале – страх – кожа да кости, ходячий труп. Поэтому не утруждай Господа. Сегодня для тебя главное – прощение. Хотя бы не умер в собрании. О таком позоре для матери еще слыхать не приходилось. Я так молилась об этом, и может милостивый Господь не допустит твоей смерти, пока не закончится служение. Но выйдем за ограду – и все! За похороны не переживай: верующих красиво хоронят. Жаль, что тебя не было, когда погребали дедушку, бабушку». – «А как же с полагающимся мне салютом после закапывания? Уже не приедет воинская команда и не отдадут мне почестей стрельбой вверх из автоматов!» – Мать всплеснула руками: «Сынок, мне приходилось слышать от тебя всякое, но такое... Как же им, марксистам, удалось так охмурить тебя? Разве, находясь в могиле, ты услышишь выстрелы? Неужели они довели тебя до такой степени, что не признаешь уже ни ада, ни рая? Ты же Библию читал. Есть только две вечности – ад и рай, – выбирай! Но о болезни ни слова. Запрещаю! Понял?» Надо было принять мужественное и последнее в своей земной жизни решение. Переступив порог «сектантской», а не православной церкви, и дав свое тело хоронить новоявленным «братьям и сестрам», окажусь вычеркнутым из списков части; имя мое, которое я сделал себе нелегким честным трудом, в этом обществе, где вера евангельская в лучшем случае прозывается инославной, постараются забыть, а наипаче и не вспомнят без оглядки по сторонам, да и то шепотом. Ради чего я жил? Все идет прахом в одночасье – не только естество, но и благородное имя... В те минуты пришли на память слова разбойника, висевшего на кресте, который увещевал другого, приговоренного к этому же и хулившего Христа: «Мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал». Как раз эти-то слова успокоили и смирили меня. Действительно, верно выражение, употребляемое во время ритуала избрания папы в римско-католической церкви: «Sic transit gloria mundi» (Так проходит слава мира). Уже организовали людей, которые помогли бы внести меня внутрь здания. Но маме удалось добавить еще одну странную инструкцию: «Сынок, может быть, кроме «Прости...», ты успеешь сказать: «Дорогая Церковь, помолитесь за меня». – «Мама, ты же знаешь обо мне: горком партии, атеизм... Не смогу поэтому произнести «дорогая». – «Но, Петька, слово «Церковь» ты скажешь, хоть мысленно?» – «И это все?» – «Нет! Возможно, если еще успеешь, то промолви: «Иисус, если останусь в живых, я Тебе буду служить». – Последний посыл звучал так странно и нелепо, что резонно было бы возразить: «Не абсурд ли это? Ведь ты только что запретила утруждать Господа, даже не напоминать Ему о болезни». – Но моченьки моей не хватало и времени не оставалось дискуссировать с родительницей. Ноги уже касались первых из пятнадцати ступенек храма. Поэтому, обернувшись к маме, прошептал: «У вас так принято?» – Услышал: «Так надо». «Сказал Господь: кого помиловать, помилую, кого пожалеть, пожалею» (Исх. 33:19) Находиться в собрании было очень тяжело, ведь дома я только лежал и стонал, а тут требовалось сидеть пристойно. Чтобы не кричать от болей я зажимал нижнюю губу зубами, покусал ее, перепачкал, вытирая кровь, два носовых платка. Мама, сидевшая через проход рядом, на левой сестринской стороне, посматривала: «Не падаю ли?» Наконец пресвитер, в то время Иван Федорович Данилюк, объявил призыв к покаянию, мама сделала знак рукой: «Можно». Резко и неосторожно встав, крепко ушиб колено, но начал двигаться к алтарю, поддерживаемый сзади мамой. Присутствующие встали на ноги. Я шел как по узкой просеке сквозь молодой и стройный лес. Пресвитер и два дьякона – родные братья Федор и Степан Мартыновичи – сошли с платформы. Мама, крепко волнуясь и как бы оправдываясь перед ними из-за моего вида – обессилевшего, изможденного, бледного доходяги, – робко промолвила: «Это мой сын. Я за него не раз нужду ставила. Он жертвовал на храм. Мой сын...» Несколько минут самостоятельно стоял на ногах и смотрел в зал. Внезапно нашло, как теперь понимаю, искушение от «духов злобы поднебесных»: «До чего ты дошел, как низко упал, до какой степени уронил свое достоинство. Теперь будешь просить прощения за грехи у этих сектантов, в борьбе с которыми и ты когда-то участвовал?!» – Пришлось употребить силу воли, чтобы прогнать эти мысли, и я сказал своему внутреннему человеку: «Буду просить прощения, как грешник, не у людей, а у Господа и Спасителя Иисуса Христа, но перед этими верующими в Него». Внутреннее сражение закончилось. Набрав побольше воздуха, вымолвил: «Иисус Христос, прости меня, грешника». Коленки подкосились, падая навзничь, головой в зал, торопливо проговорил: «Церковь, помолитесь за меня». Лежа произнес: «Иисус Христос, если останусь жить, я буду Тебе служить!» Хотя лишь однажды мне довелось быть в собрании евангельской (баптистской) Церкви и не видел кающегося в ней грешника, но понимал, что лежать здесь на полу неприлично. Сделал все, чего добивалась от меня мама, осталось только одно. Я решил, пока еще дышу, поведать Богу о всех своих грехах, чтобы оставить Землю прощенным, чистым. Превозмогая физическую боль, молвил: «Господи, я отрекаюсь от коммунизма, прости меня», – и т.д. и т.п. Посчитав, что выговорил все, взглянул на часы – 12:30, выходил в 12. С трудом повернул голову на сестринскую, затем на братскую стороны: все на коленях с поднятыми к небу руками, некоторые плачут. Удивительно: не зная меня лично, а тем паче, не водивши со мною дружбы, они так искренне, с любовью и слезами, молятся обо мне. Я устыдился за свое прошлое к ним отношение. И тут вспомнил, как мама некогда досадовала о том, что в начале первого она, как и многие другие сельчане, вынуждена уходить из собрания, чтобы вовремя попасть на автостанцию, которая в километрах трех от Церкви. Что я наделал? Задержал их до вечерних рейсов! Надо вставать, но как? Мне помогли. Развернулся лицом к кафедре. Встали все, начали вытирать слезы. «Сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12:9) Перед собой увидел мужчину средних лет, высокого, аккуратного, с приятным лицом, улыбчивого. Это был пастор Иван Данилюк. С неподдельной радостью он пожимал мою руку и заявил: «Поздравляем Вас с тем, что Господь Иисус Христос простил Вам грешную жизнь. Ваше имя записано у Него в Книге жизни. Если бы Вы знали, что теперь происходит на небе! Ангелы ликуют, небеса радуются, потому что еще один грешник обратился к Господу. Вы верите в это?» – Вопрос застал меня врасплох: Библию читал поверхностно, подобного не встречал, и мама об этом не сообщила. В жизни я говорил «да» тогда, когда знал, а здесь требуется поверить на слово Божьему священнику. Он повторил: «Иисус Христос записал Ваше имя у Себя на дланях, потому что прощены Вам грехи ради имени Его. Вы спасены! Верите ли в это?» – Голову стискивает высочайшее давление, в висках стучат молотки, почки неистовствуют от боли, – мне бы хоть сесть скорее. Мельком взглянул на высокие окна, за ними солнышко светит, травка зеленеет, – весна, чудесная жизнь, но не для меня. Знали бы вы, люди добрые, что за церковной оградой меня поджидает смерть. Посмотрел на сестер, – в знак согласия с пастырем оживленно кивают головами, улыбаются; глянул на братьев, – старцы покачивают седыми головами, слегка наклоняя их вперед, мол, так, так это, – правда! Их поддержка помогла мне определиться. Вдохнув воздуха, начал говорить слово «Верю», и как только произнес первый слог, схватился за поясницу, потом тер виски, – во мгновение ока боль в организме исчезла! При этом услышал как бы шум падающего с моего тела панциря, возникло ощущение прохлады, взглянув на себя сверху вниз обнаружил, что костюм на месте, у ног ничего не лежит, стою на полу. Меня окружили тесным кольцом и стали поздравлять со спасением. Понимал: люди радуются тому, что Господь простил меня. Но они не знают, что еще подарил мне Иисус: вмиг, впервые за 12 лет страданий хроническим диффузным гломерулонефритом, стал здоровым. Андропов Ю.В. умер от этой болезни; врачам не известен ни один случай излечения от нее; мне 12 лет назад медиками объявлен смертный приговор. Пастор указал сесть в первом ряду. Мама, вся в слезах радости, возвратилась на прежнее место. На вновь объявленный призыв к покаянию поочередно вышло еще шесть человек. Когда, по просьбе одной из кающихся женщин, молились об ее освобождении от алкогольной зависимости, осознал, что и я также нуждаюсь в подобной молитве. Она была совершена. Прославляя Бога за происшедшие со мной чудеса – спасение и исцеление, – в начале апреля 1995 г. от мамы из деревни вернулся в свою семью. Я даже ключей от квартиры не брал, ибо не надеялся остаться в живых. Когда почти месяц назад покидал город, был, как говорит, «кожа и кости», еле передвигался, а весил около 50кг. Жена с дочерью открыли дверь. Я стоял перед ними практически здоровый. Жена всплеснула руками: «Петя, заходи! Есть ли тут такая Церковь?» – «Есть» – «Ты мне расскажешь, что и как надо сказать и сделать? И я тоже пойду туда». Она так и поступила. Через год Бог крестил нас Духом Святым со знамением говорения иными языками. «Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Иоан. 8:36) В настоящее время мы живем в г. Бресте, вся семья служит Господу в Церкви христиан веры евангельской, где пастырем является Василий Михайлович Крейдич. Пошел 13-ый год со времени моего обращения к Господу. Никогда не возникала болезнь, от которой Он меня исцелил, и никогда не употребил спиртное, от чего Он меня избавил. Сравнивая свое «великое» прошлое, когда в этом мире я чувствовал себя, как рыба в воде, хочу заявить, что я не знал того наслаждения и той радости, которую переживаю со дня, в который назвал Иисуса Христа своим Господом и Спасителем. P.S. Порой Бог простирает к человеку Свое благоволение настолько, что тот при помощи других пересекает заветный порог, чудесным образом делая шаг навстречу спасению. Но, как правило, чудеса происходят не часто, и Творец ожидает, что это естественное действие совершим мы сами – решительно шагнем навстречу к Создателю, чтобы получить прощение, спасение и исцеление. Петр Иванович Гайдич От редактора: Побывав в с. Тепеница Житомирской области и прослушав свидетельство брата Петра лично, мне пришли на память такие слова Христа: «с кем сравню людей рода сего? и кому они подобны? Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали» (Лк. 7:31-32). Бог говорит к нашему народу через спасенные сердца из разных слоев общества. Через бывших наркоманов, алкоголиков, партийных чиновников, помощников министров, но люди всё равно находят причину и оправдывают себя, своё промедление. Я спросил Петра Ивановича, что бы он посоветовал людям, которые не спешат идти к Богу? – Вот уже тринадцать лет, как я с Господом. И оглядываясь назад, я понимаю, что если бы не эта болезнь, я никогда бы не был христианином. Господь хочет, чтобы все спаслись. Поэтому мое обращение к вам, чтобы вас не постигли такие же страдания и муки, как меня. Господь говорит многообразными путями. И если вы слышите Его зов, не откладывайте на потом... Газета «Християнин» 02(24)2007 |
| © 2008-2020 |